Вокруг гуляли матросы с хреновинскими дамами. В теплом майском воздухе слышались взвизгивания, смех, песни, треск разгрызаемых подсолнухов.
К Приходько и Пуне подошли дамы из хреновинской аристократии — дочь священника, учительница, телеграфистка и вдова убитого Харченко, Лариса Петровна, румяная, веселая крупитчатая женщина, с пышным станом, тугими розовыми губами и теплой ясностью серых глаз.
Их познакомили с командиром. Он посмотрел на Ларису Петровну и облизнул обветренные боевым ветром губы.
Осатанелое трехлетнее скитание в бронепоезде, среди грохота и духоты стальных клеток, приучило его смотреть на вещи просто.
Сегодня женщина — завтра смерть.
И он, не имевший в жизни ничего, кроме белой гимнастерки, желтых сапог и молодого тела, обращался с женщинами и со смертью одинаково небрежно и равнодушно.
Он оглядел еще раз высокую грудь, нежную шею и подумал:
«Ну, значит, игра будет!»
И, изогнувшись, изысканно, как маркиз, предложил ей руку.
Они долго гуляли вдоль перрона, и командир бронепоезда постепенно и настойчиво волновал женщину намеками и легкими, чуть заметными, но зажигающими кровь касаниями.
Потом отделились от остальной компании, ушли под густые своды акации, на кладбище.
Там оба обезумели от воздуха и поцелуев, и две тени, проскользнув по улице, скрылись в белом домике вдовы Харченко.
Командир забылся легким мечтательным сном на горячем плече нежной подруги.
Вдруг, сквозь сон, ему почудился пушечный выстрел. Мгновенно он был на ногах.
Удар повторился. Нет, это не выстрел, а тяжелый удар в дверь.
Командир чиркнул зажигалку и зажег свечу. В одну минуту он был одет. Лариса Петровна сидела на постели, испуганно закрывшись одеялом.
Он вышел в переднюю. Удар грянул в дверь третий раз.
— Кто там!
— Откройте… Срочное дело!
Командир отодвинул щеколду.
Дверь с грохотом распахнулась, в лицо ударил свет фонаря, и взглянули револьверное и три винтовочных дула.
Он схватился за карман, но получил тяжелый удар по руке, заставивший его шатнуться.
— Берить его да вяжить крепше! — прорычал вполголоса Рыкало.
— Вы с ума сошли? По какому праву?
— Цыц! Нишкни, твою в бога. — И ствол нагана больно ткнул командира в глаз.
— Шлюху тоже забирайте, щоб не болтала, — распорядился Рыкало.
Связанного командира и не помнящую себя от ужаса Ларису Петровну, едва набросившую блузу, поволокли под винтовками через спавшее местечко и посадили в подвал, где томились хреновинские буржуи и контрреволюционеры.
В подвале было душно, пахло мочой и потом и нездоровым запахом грязных, немоющихся людей. Арестанты спали тяжелым сном.
Лариса Петровна бессильно опустилась на нары.
— Что же это такое?
Командир пожал плечом.
— Это ему не пройдет! Я камня на камне от этого гнезда не оставлю!
Лариса Петровна заплакала.
Рано утром на вокзал явился отрядник, вооруженный с ног до головы. Часовой остановил его.
— Тебе куда?
— А кто у вас старшой? Дело есть!
— Командира нет! Он где-то в местечке!
Отрядник усмехнулся.
— Мени командира и не треба. А хто его замищает?
Матрос свистнул: подошел разводящий.
— Да по какому делу?
— А от тут в папири прописано. Тильки срочно!
— Хорошо, разбужу помощника.
Помощник командира Буров, старый флотский кондуктор, храбрец и пьяница, долго не мог проснуться, потом повернулся, зажег свечу и взял бумагу.
Пока он читал ее, лицо его вытягивалось, и отвисала нижняя губа.
На бронипоезд «Республика»
Начальник корательного отряда в мистечки Хриновыне извещаить вас, што ваший командир есть действительно арестован при отряди за контрреволюционные паступки с начальником отряда и разврат жизни с евоной полюбовницей и приговорили обчим постановлением к разтрелу, что и будит произведено семь часов утру, если вы ни дадити две бочки спирта, только казонный, а ни самогон.
Начальник отряду Рыкало.
Штаб (каракуля)
Буров ударился два раза лбом в стену, потом взглянул на разводящего.
— Ефименко!.. Я пьян или трезв?..
— Не могу знать, товарищ Буров. Кажется трезвы!
— Кто принес записку?
— Какой-то бандит. Он там дожидается.
Буров натянул сапоги и накинул бушлат.
— Где он, растудыт его в копчик? — сказал он, запихивая обойму в маузер.
Они подошли к выходу.
— Это ты принес?.. — спросил Буров, махнув запиской.
— Я!
— А у тебя башка на плечах крепко держится?
— Та вы мене не пугайте. Бо як вы мене пальцем тронете, то вашего командера зараз чик, и все, — нахально ответил отрядник.
Буров был человек действия. Маузер молнией мелькнул в воздухе и тяжелым задком ударил в лоб бандита, рухнувшего плашмя к ногам часового.
— Убрать в вокзал… Тревогу, только без всякого шума! Из местечка чтобы ни одного человека на перроне не видали!
— А в чем дело, товарищ Буров? — спросил разводящий.
— Товарищ Большаков арестован этими бандитами. Они требуют две бочки спирта за выкуп, иначе расстреляют его.
— Ого, — протянул разводящий.
Буров прошел по плутонгам, будя команду и на ходу рассказывая.
Матросы вскакивали, ошалело слушали, но молниеносно одевались.
Входные двери плутонгов в сторону перрона Буров приказал не открывать и выходить из вагонов только в сторону поля, по одному, по два человека.
План был у него готов.
— Двадцать человек. Зарядить винтовки… По полсотни патронов. Товарищ Тишин, десять человек вам, десять — мне. Прислугу к сорокавосьмилинейному. Давай дымовую ракету… Товарищ Ефименко! Вас оставляю заместителем! Как только увидите ракету, дайте гранату вон по тому дому, двухэтажному. Метьте в верхний этаж. Теперь, ребята, задами, поодиночке. Самое главное, окружить их незаметно.
Люди в Хреновине встают рано, и в это утро они с изумлением и испугом видели, как, перепрыгивая через плетни, шагая по огородным грядкам, пригибаясь, перебегали поодиночке матросы с винтовками к середине местечка.
На бегу матросы говорили, что у них ученье, и советовали идти в хаты.
Но ученье для хреновинцев было такой диковинкой, что они высыпали на свои дворы и стояли, застыв на местах и не шелохнувшись.
Матросы обещали первому, кто пойдет за ними, свернуть голову.
Здание карательного отряда стояло на пригорке Суворовской улицы, отчетливо видное с вокзала. С одной стороны цепь матросов доползла до плетней домов, выходящих на улицу против дома, и залегла там, а с другой — оцепила сад, принадлежащий дому. Два отрядника стояли у дверей и внимательно смотрели в сторону вокзала. Бронепоезд стоял там серый, неподвижный, молчаливый, и в нем и вокруг него никто не двигался.
Буров спокойно встал, перешагнул через плетень и, небрежно размахивая руками, пошел ленивой развальцей через улицу к часовым.
Они заметили и встрепенулись. Лязгнули затворы.
— Стой, куды?
К вам, — совершенно равнодушно ответил Буров.
— Ты видкиля?
— С вокзала.
— А де ж наш?
— А мы его пока задержали, чтобы вы меня отпустили назад. Мне нужно поговорить с вашим начальником. Чи он сам за спиртом приедет, чи нам привезти? — сказал Буров с легкой усмешкой.
— Подыми руки, — ткнул в него винтовкой часовой.
Буров поднял.
— Стой так! Федько, сбигай за батькой!
Второй бандит ушел в дом.
Буров услышал, как под тяжелыми шагами затрещала лестница, и в пролете двери появился Рыкало, суровый и мрачный.
— Хто такой?
— Я с бронепоезда, товарищ начальник. — Голос Бурова задрожал деланным испугом.
— Якого тоби биса треба, мать твою? Де мий гонець?
— Он у нас остался, товарищ начальник, чтоб вы меня не задержали. Я пришел насчет спирту поговорить.