Выбрать главу
Всякий раз, как слышу первый гром, Вспоминаю, Как он стукнул мне в окно: «Пойдем!» Двадцать лет назад в начале мая.

ТОВАРИЩ

Лозунг времени «Надо так надо!» От него я впервые слыхал, Словно красное пламя снаряда, Надо мной он прополыхал.
Человеку иного закала, Жизнь казалась ему лишь судьбой, Что мотала его и толкала, Словно тачку перед собой.
Удивленный и пораженный Поразительной долей своей, Он катился тачкой груженой, Не желая сходить с путей.
Дело, дело и снова — дело. Слово? Слово ему — тоска. Нет, ни разу его не задела Никакого стиха строка.
Но когда мы бродили вместе, Он, защелкнутый, как замок, Вдруг мурлыкал какую-то песню Так, что слов разобрать я не мог.

ИВАНЫ

Рассказывают,                           что вино развязывает Завязанные насмерть языки, Но вот вам факт,                         как, виду не показывая, Молчали на допросе «мужики».
Им водкой даровою                                  в душу                                              лезут ли, Им пыткою ли                       пятки горячат, — Стоят они,                    молчат они,                                        железные! Лежат они,                 болезные,                                молчат!
Не выдали они                           того, что ведали, Не продали                    врагам родной земли Солдатского пайка военных сведений, Той малости,                     что выдать бы могли.
И, трижды обозвав солдат                                        Иванами, Четырежды                 им скулы расклевав, Их полумертвыми                            и полупьяными Поволокли                 приканчивать                                       в подвал.
Зато теперь,                    героям в награждение. Иных имен                  отвергнувши права, Иваном называет при рождении Каждого четвертого                                     Москва.

НЕМЕЦКИЕ ПОТЕРИ

(Рассказ)

Мне не хватало широты души, Чтоб всех жалеть. Я экономил жалость Для вас, бойцы, Для вас, карандаши, Вы, спички-палочки (так это называлось), Я вас жалел, а немцев не жалел, За них душой нисколько не болел. Я радовался цифрам их потерь: Нулям,             раздувшимся немецкой кровью. Работай, смерть! Не уставай! Потей Рабочим потом! Бей их на здоровье! Круши подряд!
Но как-то в январе, А может, в феврале, в начале марта Сорок второго,                      утром на заре Под звуки переливчатого мата Ко мне в блиндаж приводят «языка». Он все сказал: Какого он полка, Фамилию, Расположенье сил. И то, что Гитлер им выходит боком. И то, что жинка у него с ребенком, Сказал, хоть я его и не спросил. Веселый, белобрысый, добродушный, Голубоглаз, и строен, и высок, Похожий на плакат про флот воздушный, Стоял он от меня наискосок.
Солдаты говорят ему: «Спляши!» И он сплясал. Без лести, От души.
Солдаты говорят ему: «Сыграй!» И вынул он гармошку из кармашка И дунул вальс про голубой Дунай: Такая у него была замашка.
Его кормили кашей целый день И целый год бы не жалели каши, Да только ночью отступили наши — Такая получилась дребедень.
Мне — что? Детей у немцев я крестил? От их потерь ни холодно, ни жарко! Мне всех — не жалко! Одного мне жалко: Того,        что на гармошке                                 вальс крутил.