— Как? Уже полдень? — воскликнул Жан. — Нам надо торопиться! — Заметив, что Колишь забралась в поле, он добавил: — Смотри, твоя корова-то что делает! Беда, если увидят… Подожди, стерва, я тебя угощу!
— Нет, оставьте, — сказала Франсуаза, останавливая его, — участок наш. Она, подлая, опрокинула меня на нашей собственной земле!.. Все это поле до самой деревни принадлежит нашей семье. Наша земля вот отсюда до тех пор, рядом — земля моего дяди Фуана, а дальше — тетки Большухи.
Показывая границы участков, девушка вывела корову на тропинку. И только тогда, когда она снова держала животное за веревку, ей пришло в голову, что надо поблагодарить парня.
— А ведь я должна поставить за вас здоровую свечку! Спасибо вам, от души спасибо!
Они шли по узенькой дорожке, которая тянулась вдоль долины, а затем углублялась в поля. Последний удар колокола растаял в воздухе; только вороны продолжали каркать. Позади них плелась, натягивая веревку, корова. Оба шли молча, что весьма обычно для крестьян, которые могут пройти рядом несколько лье, не обменявшись ни единым словом. Посмотрев направо, они заметили механическую сеялку, запряженную лошадьми. Сеялка повернула в их сторону.
— Здравствуйте! — крикнул им погонщик.
— Здравствуйте! — ответили они ему столь же почтительно.
Налево, внизу, по дороге в Клуа, по-прежнему безостановочно тянулись повозки: базар открывался только в час дня. Одноколки высоко подскакивали на ухабах и напоминали прыгающих кузнечиков. Издали они казались такими крошечными, что белые чепцы женщин выглядели почти точками.
— А вот дядя Фуан с тетушкой Розой едут к нотариусу, — сказала Франсуаза, вглядываясь в повозку, которая за два километра казалась не больше чем ореховая скорлупа.
У нее было острое, как у матроса, зрение. Таким зрением всегда обладают жители равнины: постоянно вглядываясь вдаль, их глаз в малейшем пятнышке, шевелящемся на горизонте, научился распознавать человека или животное.
— Как же, мне говорили, — ответил Жан. — Значит, решено, старик окончательно производит дележ своего добра между дочерью и двумя сыновьями.
— Да, решено, они сегодня все съедутся у господина Байаша.
Она продолжала всматриваться в повозку.
— Нам-то, родственникам, до этого нет ровно никакого дела. Нам от этого ни тепло ни холодно, но… дело в Бюто… Сестра надеется, что, получив свою долю, он, быть может, обвенчается с нею.
Жан засмеялся.
— Ах, уж этот прохвост Бюто… Мы с ним были приятелями… Надувать девок — для него это раз плюнуть. Он без них жить не может, а если они начинают ломаться, то и отдубасит как следует.
— Да уж, настоящая свинья! — заявила Франсуаза убежденным тоном. — С кузиной так по-свински не поступают: наградил брюхом — и был таков.
И, внезапно рассердившись, она добавила:
— Да погоди же ты, Колишь… Ты у меня попляшешь!.. Извольте-ка, она опять начинает свое. Уж когда эту животину проймет, так она как бешеная…
Сильно потянув веревку к себе, она вернула корову на дорогу, которая в этом месте отходила от края откоса. Повозка скрылась из виду, и оба они продолжали свой путь по гладкой тропинке среди раскинувшихся во все стороны распаханных полос и искусственных лугов. На всем ее протяжении, вплоть до самой фермы, не было ни единого кустика. Ферма на глаз была так близко, что, казалось, вот-вот ее можно достать рукой, но, по мере того как они шли вперед, она отступала перед ними на фоне серого неба. Они снова замолчали и всю дорогу уже не раскрывали рта, как бы поглощенные задумчивой важностью босской равнины — такой печальной, несмотря на свое плодородие.
Когда они наконец дошли, четырехугольный двор Бордери, ограниченный с трех сторон хлевами, овчарнями и амбарами, был совершенно пуст. Но тотчас же на пороге кухни появилась маленькая женщина с нахальным смазливым личиком.
— Это что же такое, Жан, вы сегодня не хотите обедать?
— Сейчас иду, госпожа Жаклина.
С тех пор как дочь роньского дорожного сторожа Конье, — ее прозвали Коньеттой, когда она двенадцатилетней девочкой поступила на ферму в судомойки, — возвысилась до положения прислуги-любовницы, она властно заставляла относиться к себе, как к барыне.
— А, это ты, Франсуаза? — заметила она. — Ты насчет быка?.. Придется подождать. Скотник поехал в Клуа вместе с господином Урдекеном. Но он скоро вернется. Ему пора бы уже быть здесь.
Когда Жан проходил в дверь на кухню, она обняла его за талию, со смешком ласкаясь к нему, не боясь, что ее заметят, как жадная любовница, которая не довольствуется одним хозяином.