— Главный редактор «Эпок», — повторила Фелисите, — чем не министерское кресло! И его завоевал твой отец!.. Да, совсем забыла тебе сказать, я ведь опять написала твоему брату, чтобы убедить его наконец навестить нас. Это его развлечет и к тому же пойдет ему на пользу. Вдобавок его сын, бедняжка Шарль…
Она умолкла. Вот еще одна кровоточащая рана, нанесенная ее тщеславию, — ребенок Максима, которым тот в семнадцать лет наградил служанку. Теперь пятнадцатилетний слабоумный мальчик жил в Плассане на иждивении родственников, переходя от одного к другому.
Фелисите помолчала еще немного, надеясь услышать от Клотильды хоть слово в ответ и перевести разговор на то, что ее беспокоило. Но девушка занялась приведением в порядок бумаг на конторке и не проявила никакого интереса к рассуждениям бабушки. Тогда Фелисите наконец решилась, бросив предварительно взгляд на Мартину, которая, словно набрав воды в рот, продолжала штопать обивку кресла.
— Так, значит, твой дядюшка вырезал статью из «Тан»?
Клотильда улыбнулась все так же безмятежно.
— Да, учитель спрятал ее в свои папки. Чего в них только нет! Рождения, смерти, самые незначительные события — все там! И родословное древо тоже, паше знаменитое родословное древо, к которому он изо дня в день добавляет новые сведения.
Глаза старой г-жи Ругон загорелись. Она в упор смотрела на внучку.
— Ты знаешь, что в папках?
— Нет, бабушка. Учитель никогда не говорит об этом. Мне даже запрещено до них дотрагиваться.
Но г-жа Ругон не поверила внучке.
— Полно, ты, конечно, в них заглядывала, ведь они у тебя под рукой.
Продолжая улыбаться, Клотильда со свойственными ей спокойствием и искренностью ответила:
— Да нет же, если учитель мне что-нибудь запрещает, значит, у него есть на то причины, и я его слушаюсь.
— Ну так вот, дитя мое, — воскликнула Фелисите громко, не сдержав кипевшего в ней негодования. — Паскаль тебя очень любит, может быть, он послушается тебя, ты и должна упросить его сжечь все эти бумаги, — ведь умри он внезапно — люди узнают обо всех злобных наветах на нашу семью, и мы будем опозорены!
Ах, эти проклятые папки! Ночью в кошмарных сновидениях они мерещились ей; там огненными буквами была запечатлена правдивая история Ругонов, все их наследственные пороки — та изнанка славы, которую она хотела бы похоронить вместе с умершими предками! Фелисите знала, что, приступив к обширному исследованию о наследственности, Паскаль начал подбирать семейные документы и, потрясенный обнаруженными в них типическими случаями, подтверждавшими открытые им законы, решил доказать свою теорию на примере собственной семьи. Семья Ругонов была для Паскаля наиболее естественным и доступным полем научных наблюдений, и он знал ее досконально.
С великолепной беспристрастностью ученого он вот уже тридцать лет собирал, накапливал и систематизировал самые сокровенные подробности о своих родных, составляя родословное древо Ругон-Маккаров, и объемистые папки были лишь пространными комментариями к нему.
— Да, да, — в огонь, в огонь все эти бумажки, которые нас обесчестят! — пылко продолжала г-жа Ругон.
И, увидев, что служанка поднялась с пола и собирается выйти из комнаты, почувствовав, какое направление принимает разговор, она решительно ее остановила:
— Нет, нет, Мартина, не уходите! Вы нам не мешаете, ведь вы теперь все равно что член семьи. — И добавила шипящим от злости голосом: — В этих папках куча измышлений, сплетни, клевета, которые когда-то изрыгали на нас враги, взбешенные нашим торжеством. Подумай немного, детка! Сколько мерзостей обо всех нас: о твоем отце, матери, о твоем брате, обо мне!