Молодой врач уже осматривал умирающего; остальные больные в вагоне заволновались, глядя во все глаза на происходящее. Рука Марии, державшая принесенную сестрой Сен-Франсуа чашку с бульоном, так дрожала, что Пьер должен был взять ее, чтобы накормить девушку; но она не могла допить бульон, глаза ее выжидающе следили за больным, как будто речь шла о ней самой.
— Скажите, как вы находите его? — снова спросила сестра Гиацинта. — Чем он болен?
— Чем он болен? — пробормотал Ферран. — Да всем на свете!
Он вынул из кармана пузырек и попробовал разжать стиснутые зубы больного, влить ему в рот несколько капель. Тот вздохнул, приподнял веки, снова опустил их, и это было все — больше он не проявлял никаких признаков жизни.
Сестра Гиацинта, обычно такая спокойная и никогда не приходившая в отчаяние, заволновалась:
— Это ужасно! А сестра Клер Дезанж не идет! Ведь я ей точно объяснила, в каком вагоне отец Массиас… Боже мой, что с нами будет?
Видя, что она ничем не может помочь, сестра Сен-Франсуа решила вернуться в свой вагон. Сперва она спросила, не умирает ли человек просто от голода; это случается, вот она и пришла, чтобы предложить ему что-нибудь съесть. Уходя, она обещала поторопить сестру Дезанж, если встретит ее; но не прошла она и нескольких шагов, как обернулась и указала на сестру, приближавшуюся мелкими неслышными шагами без священника.
Сестра Гиацинта, высунувшись из окна, торопила сестру Дезанж.
— Скорей, идите же скорей!.. А где отец Массиас?
— Его там нет.
— Как! Его там нет?
— Нет. Как я ни спешила, невозможно было быстро пробраться сквозь эту толпу. Когда я вошла в вагон, отец Массиас уже ушел — очевидно, в город.
Она объяснила, что, по слухам, отец Массиас должен был встретиться со священником церкви св. Радегонды. Прошлые годы паломники останавливались в Пуатье на сутки: больных помещали в городской больнице, а остальные отправлялись процессией в церковь св. Радегонды. Но в этом году что-то помешало устроить такое шествие и решено было проследовать прямо в Лурд, а отец Массиас, очевидно, отправился по делам к священнику.
— Мне обещали прислать его сюда с освященным елеем, как только он вернется.
Сестра Гиацинта пришла в полное отчаяние. Раз наука не может ничем помочь, быть может, освященный елей облегчит состояние больного. Ей часто приходилось это наблюдать.
— Ах, сестра, сестра, как я огорчена!.. Будьте так добры, вернитесь туда, дождитесь отца Массиаса и приведите его, как только он появится.
— Хорошо, сестра, — покорно ответила сестра Дезанж и ушла со свойственным ей серьезным и таинственным видом, как тень скользя в толпе.
Ферран все смотрел на больного, горько сожалея, что не может доставить сестре Гиацинте радость и оживить его. И когда врач безнадежно махнул рукой, она попросила:
— Господин Ферран, останьтесь со мной, пока не придет отец Массиас… Мне будет спокойней.
Он остался и помог приподнять больного, который соскальзывал со скамейки. Сестра взяла полотенце и вытерла умирающему лицо, то и дело покрывавшееся обильным потом. Они продолжали напряженно ожидать, находившимся в вагоне становилось не по себе, у дверей толпились любопытные.
Какая-то девушка, пробравшись сквозь толпу, быстро поднялась на ступеньку вагона и окликнула г-жу де Жонкьер.
— Что случилось, мама? Мы ждем тебя в буфете.
Это была Раймонда де Жонкьер, двадцатипятилетняя, чересчур пышная для своего возраста брюнетка с крупным носом, большим ртом и приятным, полным лицом, удивительно похожая на мать.
— Дитя мое, ты же видишь, я не могу оставить эту бедную женщину.
Госпожа де Жонкьер указала на Гривотту, которую бил кашель.
— Ах, мама, какая жалость! Госпожа Дезаньо и госпожа Вольмар с таким нетерпением ждали этого завтрака вчетвером!
— Что же делать, милочка!.. Начните без меня. Скажи им, что я приду, как только освобожусь.
Внезапно ей пришла в голову мысль:
— Подожди, здесь доктор, я попытаюсь поручить ему больную… Иди, я скоро буду. Знаешь, я просто умираю с голода!
Раймонда проворно вернулась в буфет, а г-жа де Жонкьер стала умолять Феррана войти в их купе и оказать помощь Гривотте. По просьбе Марты он уже осмотрел брата Изидора, продолжавшего стонать, и снова безнадежно махнул рукой. Затем он поспешил к чахоточной и посадил ее, надеясь остановить кашель, который в самом деле постепенно прекратился. С его помощью дама-попечительница дала больной глоток успокоительного лекарства.
Появление врача взволновало больных. Г-н Сабатье медленно ел виноград, принесенный женой, и не обращался к доктору, заранее зная ответ, — он уже устал советоваться со светилами науки, как он выражался; все же и он приободрился, когда врач помог бедной девушке, чье соседство было ему неприятно. Мария с явным интересом смотрела на врача, не решаясь подозвать его: она была уверена, что он бессилен ей помочь.