— Здесь, брат Никита, все предусмотрено. Но почему же мне письма нет, как ты думаешь?
— Не знаю.
— А ты получил?
— Нет. Ребятам нашим, курсантам, некогда, наверно. Им самим интересно, как мы тут…
— И Хижняк молчит! — снова вырвалось у Ивана Ивановича.
— Да и Варвара. Значит, все хорошо, раз молчат.
— Может быть, так плохо, что трудно написать…
— Отчего же плохо? Не должно быть…
— Что капсе сообщает?
— Капсе нет. Каюры проезжают стороной. Они не знают домашних новостей на Каменушке.
— Ты думаешь, там есть домашние новости?
— Я просто так говорю…
Хижняк с особенным старанием обслуживал тяжелых послеоперационных больных.
Имея большой опыт, он мог бы руководить пунктом на одном из отдаленных приисков или работать вместо разъездного врача помощи на дому, но упорно держался за скромную должность больничного фельдшера.
— Люблю чувствовать себя в коллективе! — сказал он Сергутову, который зашел к нему уплатить членские взносы в профсоюз. — Ну что я поеду на отдельный пункт? Не дозволяет мне того ни характер, ни семейное положение, а главное: ведь теперь на эти пункты направляют людей с высшим образованием — дипломированных врачей, — рассудительно говорил он, роясь в своих бумагах. — Выживают фельдшеров врачи… А в больнице нас сестры выживают. Опытная сестра делает то же, что и я: беспрекословно выполняет назначения докторов.
— Выходит, конченая ваша профессия? — пошутил Сергутов.
— Пока не конченая. Сейчас фельдшер как средний медицинский персонал еще в ходу. Но перспективы нету.
— Почему же Иван Иванович два года готовил целую ораву фельдшеров? — не без лукавинки спросил Сергутов.
Хижняк в раздумье почесал мясистую переносицу.
— Во-первых, здесь местность особенная: пространства громадные, а поселения мелкие — тут врачей не наберешься, значит, на ближнее время наши фельдшера очень хорошо пригодятся; во-вторых, это все молодежь. Если они войдут по-настоящему в работу — а Иван Иванович, я полагаю, сумел им кое-что внушить, — тогда они не захотят отставать, а двинут на усовершенствование. Никита Бурцев ужа запасается литературой по заочному курсу. Полный список у меня взял…
— Значит, вы тоже учитесь?
— Третий год. В Приморском мединституте…
— А молчал! Молчал ведь, рыжий! Вот хитрый хохол!
Хижняк усмехался, довольный произведенным впечатлением.
— Я не хитрый хохол, а упрямый: ежели чего задумаю, меня уж не своротишь в сторону! За непочтение к старшим даю вам нагрузку — выяснить сегодня в управлении, как там насчет курортной путевки Валерьяну Валентиновичу.
— Есть выяснить, товарищ председатель! — И шутя и грустно Сергутов сказал: — Рассыпается все наше северное отделение ВИЭМ. Сегодня Гусев говорил, что Иван Иванович не вернется теперь сюда, а проедет прямо через Якутск на материк.
— Это Иван Иванович-то не вернется! Плохо его знает Гусев! Разве он дезертир какой?! Партийный человек, с учета не снялся — и уедет!.. Ему, я думаю, партийность собственной головы дороже.
— Вы забываете про его семейную историю!
— Еще новое дело! Разве он подлость какую выкинул по отношению к жене? Если Ольга Павловна ушла, так это на ее совести и лежать будет. Меня другое заботит, наехала, наверно, в Учахан масса больных, и не управится Иван Иванович до распутицы. На работу он азартный, застрянет там до лета, а у нас здесь свои больные, за которых Гусев не возьмется. Двое с Колымских приисков приехали, бухгалтер из Охотска вторую неделю живет…
— От путевки на курорт я отказываюсь, — сказал через день невропатолог Валерьян Валентинович. — Я получил телеграмму — вызов из Якутска! Мой учитель и старший коллега принял там заведование городской больницей. Срочно еду туда и оформляюсь на новую работу.
— Вы не мимо Учахана поедете? — осведомился Хижняк, только что освободившийся от круглосуточного дежурства и заглянувший в кабинет Гусева.
— Об этом я не спросил каюров. Можно, конечно, и через Учахан, так даже будет ближе, но дорога там — зимник. Сами понимаете… Я тоже хотел бы взглянуть, как поживает наш Иван Иванович. Однако все зависит от каюров.