Иван Иванович встал и легко прошелся по комнате. Он рад был своему слушателю, как радовался и тому, что в каждом углу громадного для тайги дома дышали люди. Молодой фельдшер следил за ним взглядом, и у него от волнения теснило, першило в горле: этот большой человек казался ему ближе всякой родни. Никита знал: случись несчастье с любым из окружающих, Иван Иванович первым бросится на выручку и не выдаст, не отступит, как не выдал бы и не отступил он сам. Разные по возрасту, по образованию, по национальности, они были связаны неразрывным, единым отношением к труду и обществу, в котором жили.
Подойдя к двери, Иван Иванович выглянул в приемную: Марфа покуривала свою трубочку, сидя на низком табурете возле печи-голландки, сложенной из дикого камня и обтянутой черным листовым железом. Дым голубоватой струей таял в огне, только что охватившем поленья, подложенные ею.
Заслышав шорох шагов позади, женщина обернулась.
— Чего не спишь? Не отдыхаешь? — строго спросила она. — Мы спать не будем. Девки около Степана. После я буду караулить. Ты, однако, устал.
— Устал! — Иван Иванович, мягко ступая большими унтами, подошел и сел рядом на куче дров.
— Как давеча Захарка-то упал? — напомнила Марфа с доброй насмешкой. — Свалился, дурак, ровно медведь с пчелиного дупла. Я испугалась: думала, ты вздрогнешь да распорешь не там, где надо. Ведь все мозги у Степана наруже оказались. Засмеют теперь Захарку наши охотники. Стыд какой! Разве можно человека под руку толкать? А он толкнул тебя, однако.
— Мне не до него было…
— Нехорошо… А еще охотник! Ты бабу его, Кадку, видел? Красивая у него баба. Не хочешь спать, так расскажу про них, как они поженились. Только Никиту позову, а то не все слова по-русски знаю. Он переведет.
— Погоди, я прежде посмотрю Степана.
— Теперь расскажи про Захара и Кадку, — попросил Иван Иванович, возвратись из операционной, и Марфа стала рассказывать.
— Кадкин отец, богатый тойон, жил на реке Артыкан. Всей лучшей землей владел. Коров много держал, лошадей у него было без счета. Скот его будто облака по лугам ходил. Работников да родни — целое войско. Кадке теперь сорок годов с лишком… Сейчас красивая, а в девках она походила на богову барышню с иконки, только что без крылышков. Крестили ее уже большую, до того она Матреной звалась, — у нас, бывало, стариков и старух крестили, которые в дальней тайге зажились. Приехал тогда с попом на Артыкан богатый якут-подрядчик. Он, однако, и придумал для Кадки такое чудное имя. Стал у нас подолгу жить и вместе с Кадкиным отцом творить плохие дела. Перепродали русским промышленникам скот на мясо и взяли подряд на сено. Сено было важнее хлеба для якутского народа, а они его запродали и деньги взяли вперед. А чтобы уговор выполнять, забрали себе все хорошие покосы и разорили своих сородичей совсем. Потом Кадкин отец и ее против воли отдал в жены дружку-подрядчику. Большой калым за нее взял.
А Кадка уже в ту пору любила Захара. Росли-то вместе! Был он круглый сирота, общий сын, а верней, батрак для всего наслега. Шибко плакала Кадка, когда уезжала: муж-то в дедушки ей годился.
Привез ее старик в большой улус на Кухтуе. Дом у него русский, обзаведенье русское, разной еды полно. А Кадка все плачет. С год так мучилася, а после надумала… Уйти от мужа домой нельзя: отец обратно привезет. Она и решила переступить закон — пусть и муж и отец прогонят. Тогда уйдет к Захарке. Умочек-то молодой, слабенький, а норов-то горячий. Вот и спуталася с мужниным сыном от первой жены. Узнал старик — осерчал. Сына женил, а Кадку не прогнал, а начал бить каждый день, как худую собаку. В ту пору и объявился на Кухтуе Захарка. Ему что: голый, смелый, хоть и дурак, — вставила Марфа, вспомнив сегодняшний проступок Захара. — Род его не стал притеснять, раз он уж вырос, отпустил: езжай куда хочешь. Он и явился на Кухтуй ровно снег на голову. Уж тут один бы конец — бежать обоим, а Кадка побоялася. Знала: плохо будет Захару — догонят да убьют. Дай, думает, рассержу еще старика, может, прогонит. И стала играть с самым худым мужичонком. Вот, мол, вам позор на весь улус! Добилася своего: выгнал муж-старик. Осталася Кадка свободная. Хватилася — к Захару, а его нету: обиделся Захар, осерчал да продался в кабалу оленей пасти. Ушел с эвенками в тундру за тысчу верст, больше. Где найдешь? Плохо стало Кадке. Баба красивая, а слава про нее худая. Куда придет, везде мужики пристают. Совсем было затравили, ровно волчонка.