Хотя Варвара родилась в тайге на оленьей шкуре и выросла в юрте, но ее родство с Еленой Денисовной, с Наташкой, так и потянувшейся к ней влюбленным взглядом, было для Ольги совершенно неоспоримым.
— Борис приедет нынче на каникулы или их опять на практику отправят? — спросил Логунов.
Имя молодого Хижняка сразу напомнило Ольге морской простор, свежий ветер и разговоры с Борисом Тавровым. Она посмотрела на Ивана Ивановича. Он сидел рядом с нею и смеялся глазами, глядя на оживленное лицо Дениса Антоновича. И еще руки его говорили: сильные, большие, широкие в кисти, но ловкие и умные, руки хирурга, которые никогда ничего не роняли и не опрокидывали!
«Настоящий он человек у меня!» — радостно подумала Ольга.
— Что, Оля? — спросил Иван Иванович, чутко обернувшись на ее взгляд.
— Вспомнила попутчика, который беспощадно пилил меня всю дорогу, — сказала Ольга с улыбкой. — Меня, правда, есть за что ругать. Но я подумала: к тебе и он не сумел бы придраться!
— Почему тебя обижали попутчики? — спросил Иван Иванович Ольгу поздно ночью, рассказав ей о собственном житье-бытье.
— Один попутчик инженер Тавров. Он походил на партийного работника, который не терпит, чтобы возле него болтались праздные люди. Он говорил мне такие вещи!..
— Какие же именно?
— Назвал растратчицей за то, что на меня зря тратили народные деньги. Сказал, что я виновата в своей никчемности, другие студентки и детей имеют, и учатся. Вообще он был не очень-то деликатен. Даже сравнил меня с отсталыми женщинами, которые только нынче сняли паранджу. По его рассуждениям, я оказалась даже хуже их, ведь возможностей-то у меня больше.
— Бедная моя женка! — Иван Иванович неясно провел ладонью по пышноволосой голове Ольги. — Не надо придавать этому значения, ведь иные судят обо всем с наскока. Для них не существует никаких исключений из общего правила…
— Я сама не хотела бы стать таким печальным исключением, — с живостью ответила Ольга, обхватывая обеими руками широкие плечи Ивана Ивановича и любовно засматривая ему в лицо. — Но ты знаешь, когда меня ругали, я чувствовала себя крепкой и сильной. А сейчас, когда ты жалеешь, я как маленькая деточка.
— Не стану больше жалеть! — пригрозил он, но снова обнимал ее, носил по комнате, глядел и не мог наглядеться. Ольга радовалась, плакала и говорила ему тысячу нежных глупостей, на которые способны лишь влюбленные. Она столько дней и ночей тосковала о нем, о таком вот точно, каким он был теперь возле нее. Если время, прожитое в разлуке, наложило на него свою отметину, то эта перемена воспринималась ею как совершенно необходимое. Как бы он ни переменился, она все равно сразу узнала бы его среди сотен других.
— Как хорошо… жить вместе! — сказала она счастливым, сонным голосом, уже погружаясь в теплоту дремы.
Утром, еще не открыв глаза, она почувствовала, что Ивана Ивановича нет рядом с нею. Неужели ушел на работу? Ольга прислушалась. Да, в комнатах тихо.
«Почти год не виделись… Приехала за тридевять земель, а он в первое же утро сбежал, — с обидой и недоумением подумала Ольга. — Неужели нельзя попросить отпуск хоть на несколько дней?!»
Она, точно наяву, представила мужа в операционной, в белом халате, внешне спокойного, но увлеченного, и рассмеялась. Ведь он всегда был такой, с первого дня их совместной жизни. Сколько сорвано пикников и семейных вечеринок! Сколько билетов возвращено в театральные кассы!
Ольга приподнялась и посмотрела на столик возле кровати. Там лежала записка.
Так и есть:
«Моя родная! С какой радостью побыл бы еще с тобой! Но сегодня в десять часов срочная, серьезная операция…»
— Конечно, срочная и серьезная! — прошептала Ольга, баюкая записку в ладонях. — Разве может быть иначе?! Ушел и даже не разбудил свою ленивицу! А я после дороги спала, точно сурок. Наверно, ходил тут на цыпочках.
Ольга вообразила мужа ходящим на цыпочках, рассмеялась и настороженно притихла, заслышав шаги в коридоре.
— Вы еще в постели? — послышался голос Павы Романовны. — Какая вы, однако, неженка! Вставайте, а то я все равно войду.
И она вошла в большом платке с кистями, накинутом на ее плечи, словно белая бурка.
— Зари любимица, румяное дитя… — заговорила она нараспев и сразу пояснила: — Это из стихов Игоря Коробицина, нашего механика. Он пишет неплохие стихи, клянусь честью, однако, большой чудак: грезит какими-то скрытыми возможностями и не дает себе покоя. Прекрасный работник, на производстве его ценят, но не всякому ведь посчастливится изобрести паровоз! Тогда от изобретений деваться некуда было бы. Вы понимаете?