Время шло… Ни кабарги[5], ни росомахи. Давно уже улеглось возбуждение первого ожидания. Потирая то щеку, то нос, Иван Иванович сидел, скорчась, на камне, на подложенных лыжах, и лицо его становилось все мрачнее. Он думал о том, что скоро ему исполнится сорок лет, что лучшая половина жизни уже прошла. Правда, сравнительно еще молод, силен, здоров, и если бы не уход Ольги, то мысль о годах и не приходила бы ему в голову. Как теперь жить? Вряд ли можно полюбить еще раз: сама мысль о другой женщине была противна. Ольга! Сердце его упрямо тосковало по ней, не признавая никаких резонов разума.
Легкий звук со стороны развилины тропинки отвлек его от тягостных дум. Среди оголенных ветром глыб камня, шершавого от лишайников, среди застывшего, набитого снегом мха ягеля заманчиво вилась по гребню стежка тропы. Но ничего живого на ней Иван Иванович не заметил. Ветер донес слабый, затихающий не то вой, не то лай… Потом грохнул выстрел и, точно обвал, зашумело эхо в диких горах, в пустынном безмолвии.
— Ах! — вырвался завистливый вздох у Ивана Ивановича. — Убил!
Но почти сразу обрушился второй залп.
«Промазал! — решил доктор с невольным удовлетворением. — Такой стрелок — и промазал! Эх ты, Никита-Микита! Теперь долго придется ждать».
Ему уже и жалко стало, что Никита промахнулся, но в это время перед его глазами замелькало что-то пятнистое, желто-серое. Коза-кабарга, закинув безрогую голову с такими длинными клыками, выдававшимися за нижнюю челюсть, что они виднелись издалека, неслась по тропинке. Это был подлинный мастер бега, но полюбоваться Иван Иванович не успел, не успел и вспомнить о суягности кабарожьих маток: рука сама вскинула ружье — и третий залп прокатился громовым раскатом в студеном горном воздухе. Кабарга с ходу, на всем скаку, взвилась на дыбы, будто налетела на препятствие, и огромным прыжком махнула с тропинки, только мелькнули ее круглый задок с зачатком хвоста да крепкие ножки.
Выстрелить второй раз Иван Иванович не успел: ветер резанул по глазам снежной пылью, выжимая слезу.
— Не попал! — Задыхаясь от злой досады, доктор, выпрямившись во весь рост, посмотрел, как мчалось перепуганное им животное, с нелепыми, неизвестно для чего торчавшими вниз клыками, неуклюжее с виду, сутуловатое, но словно со стальными пружинами в цепких ногах. Вдруг вспомнилось, что Никита говорил: у кабарги рогов нет. Значит, судя по величине клыков, это был старый самец. Такое соображение заставило Ивана Ивановича еще сильнее пожалеть о своей неудаче.
«Ну и черт с ним. Шкура у него, наверно, плохая. Кабарожья струя мне ни к чему: больных грыжей я лечу по-своему», — попытался он утешить себя.
Часа два после того Иван Иванович сидел в томительном ожидании, пока далеко на крутосклоне не померещился ему черный силуэт росомахи… Вот мелькнул меж каменных глыб серый над черными очками лоб, выгнутая спина… Зверь приближался своей странной, хромающей побежкой, раскачивая удлиненной широколобой мордой с крошечными, далеко поставленными ушами.
Иван Иванович помедлил немного и спустил курок. Выстрела на этот раз он почти не услышал, так крепко забилось сердце, только чуть отдало в плечо, но, словно от того же толчка, росомаха споткнулась, сунулась вперед и осталась на месте.
С ружьем наперевес он бросился на тропинку. Но подранок шевельнулся и с воем покатился в сторону. Иван Иванович выстрелил еще раз и остановился, свирепо хмурясь, глядя, как зверь, уткнув нос в каменный заснеженный щебень, медленно заваливался на бок, подергивая большими лапами и косматым хвостом. Еще по-зимнему пышный черный мех его красиво отсвечивал. От лопаток вдоль всего туловища тянулась светло-серая полоса.
Иван Иванович потрогал застывшие туши дикого оленя и кабарги, убитых Никитой.
— В кого же ты стрелял в первый раз?
— В кабарожку, — ответил Никита, заботливо подкладывая к желтым жгучим язычкам огня хрупкие хворостинки.
Решив отдохнуть, они долго обсуждали, куда поехать поохотиться: на медведя, лося или на росомаху. Иван Иванович заинтересовался охотой на росомаху… Якуты привезли их сюда с Учахана и остались ждать внизу, где были оленьи корма. Теперь по уговору проводник должен подняться в горы на свет костра и помочь охотникам добраться с добычей к чуму на ночевку.
— Мороз продержится еще недели три, — сказал Никита, отодвигаясь от высоко вставшего огня. — Потом сразу наступит тепло. Пора отправляться на Каменушку.