— Мне необходимо понаблюдать наших последних больных. Я не могу бросить их сейчас. Очень важно знать, как пройдет послеоперационный период у Степана. Ведь я больше не увижу его, — с неожиданной грустью добавил Иван Иванович.
— Он может сам приехать на Каменушку… А нам торопиться надо… Скажем ему, и он приедет летом.
— Степан-то приедет, да я уже не буду жить там. Уеду весной на материк… Далеко уеду!.. — сказал Иван Иванович, и такая печаль была на его лице, что Никита ни о чем не посмел спросить.
— Недели через две-три снег начнет таять, — заговорил он после продолжительного молчания. — Если мы запоздаем, нам очень трудно будет в дороге.
— Ничего, Никита. Мы не опоздаем. Десять дней погоды не сделают, а за это время мы окажем помощь эвенкам, приехавшим с Малого Джелтулака. Нельзя же больных, которых тащили издалека, отправлять обратно ни с чем. Обидно ведь, как ты думаешь?
— Конечно, обидно, — сдаваясь, сказал молодой фельдшер. — Но потом подъедут новые больные, и вы опять задержитесь. А я отвечаю за ваше благополучное возвращение. У меня за это сердце болит. Трудно будет.
— Ничего, Никита, — повторил Иван Иванович. — Трудности в пути не страшны: мы закаленные, здоровые люди. Вообще трудности в жизни — неплохая штука, если их можно преодолевать. Хуже всего попасть в такое положение, когда действовать невозможно…
Иван Иванович взял ружье и тихо побрел среди скалистых развалин. Ему захотелось еще побыть одному. Каменные останцы громоздились по склону хребта. Кое-где они чернели, словно мрачные одинокие хижины, сходство дополняли края сугробов, свисавшие наподобие крыш. Выше начинался сплошной Хаос. Иван Иванович сел на большой камень. Очертания гор уже затонули в голубоватом сумраке, только на западе выделялись изломы черных гольцовых вершин, окрашенные по контуру пурпуром. Все вокруг дышало зимой, ненарушимым покоем заколдованного царства.
Месяц проклюнулся в синеве, точно изогнутая золотая игла… Бери, хирург, шей! Но нет хирурга, есть просто человек. Сидит между небом И землей тезка любимого героя народных сказок. Не Иван-царевич, не Иванушка-дурак, а доктор Иван с Каменушки. Кончилось время чудес. Нет такой живой воды, которая могла бы излечить его сердечную рану. Все только растравляет ее. Вот звезды высокого неба по-женски моргают лучистыми ресницами. Вот ветер дохнул, как предвестник весны, как напоминание о недавней радости. Стоило протянуть руки, теплая нежная грудь прижималась к груди, ласковые ладони скользили по плечам, и казалось, весь мир затихал от счастья. А сейчас пустота…
Но разве случайно сидит здесь доктор Иван с Каменушки? Пришло время других чудес. Строятся в тайге города. Нынче переселятся учаханские колхозники из разбросанных по лесам темных юрт в новый поселок, в настоящие, на совесть срубленные дома.
Перед поездкой на охоту Иван Иванович и Никита были на открытии колхозного клуба. Первое кино в тайге… Какой взрыв восторга, ужаса, удивления раздался в зрительном зале, когда погас свет и на экране зашумела, двинулась жизнь Большой земли! Подобное Иван Иванович мог бы испытать сам, если бы какой-нибудь чистый или нечистый дух схватил его за воротник мохнатой дохи и промчал над величавыми просторами оцепеневшего севера. Какие дали открылись бы перед ним!
Сегодня на Учахане вырос светлый поселок, завтра вместе с заводом возникнет новый культурный центр. Это не мечта разнежившегося либерала, гуманного сытого буржуа. Нет, это реальная возможность, созданная большевиками.
— Может быть, я смешной человек и жить не умею, но хирург-то я неплохой все-таки? — Иван Иванович встал с камня, повернулся в ту сторону, откуда тянул ветер и где лежал путь на Большую русскую землю. — Спасибо тебе, родная, за науку!
— Город построят большой. Дорогу сделают, привезут машины. Нет, машины сами придут и привезут другие, которые не умеют ходить, а работают на одном месте, — радостно рассказывал Захар, вернувшись в свой чум из районного Совета.
Марфа Антонова не выгоняла таежных гостей с заседаний исполкома, и они просиживали там часами на лавках и прямо на полу, подогнув калачиком ноги.
— Пусть знают, как заботится о них Советская власть, — важно говорила она.
Захар прислушивался ко всему с жадностью. Конечно, он по-прежнему останется охотником — каждому свое. Но…
— Ходил в юрту, где делается элект-ри-чес-тва, — рассказывал он Степану и его жене. — Такая русская юрта. С большим котлом, печкой, куда целый чум можно поставить, и трубой, высокой, как дерево. Там готовится свет…