— Мартемьянов, ты познакомил бы Ольгу Павловну со своим хозяйством, с народом. Она под землей сроду не бывала и хочет знать, как добывается золото. Сделай милость, а я пойду искать Логунова.
— Нынче получили, — с гордостью сообщил Ольге Мартемьянов, показывая на переходящее красное знамя. — У нас сейчас движение за многостаночную работу — один бурильщик становится на три-четыре перфоратора. Мало того, идет совмещение профессий: бурильщики делаются и запальщиками.
— Куда же перейдут те рабочие, которые освобождаются? — спросила Ольга, на ходу затягивая потуже пояс спецовки.
Она чувствовала себя так ловко в брезентовом костюме, надетом прямо на платье, точно каждый день носила его.
Мартемьянов удивленно вскинул нависшие брови, услышав ее вопрос:
— Куда? Обратно на производство. Вот сбойку будем делать — люди нужны; потом новые просечки начнем нарезать.
— Много здесь рабочих? — поинтересовалась Ольга, пока они ожидали у колодца подъемной клети.
— Коллектив добрый! А средств нам отпускают маловато. Все нажимаем на мобилизацию внутренних ресурсов. Особенно товарищ Скоробогатов нажимает по этой части… — Мартемьянов осекся, глянув в лицо Ольги, ярко освещенное снизу его фонариком, сверху — лампой рудничного двора, затем добавил: — Оно и правильно. Мы должны взять у себя дома, что только возможно, однако есть нужды, которые требуют… Устроить душевые и сушилку — раз! — Он загнул меньший палец на руке. — Перестроить водоотливное хозяйство: имеем четыре горизонта, и на каждом водоотлив, а надо сделать один центральный, — два! — Мартемьянов загнул второй палец. — Заменить старые перфораторы новыми, усовершенствованной конструкции — три!
Ольга согласно кивала головой. Ее радовало деловое отношение Мартемьянова, всерьез принявшего просьбу Таврова познакомить ее с подземными работами. Она не знала, что такое сбойка, просечка, горизонт, центральный водоотлив, перфораторы усовершенствованной конструкции, но озабоченность горного мастера сообщалась и ей.
— Ну, поехали! — сказал он, первый шагнув в подъемную клеть, возникшую в окне колодца.
Ольга вошла, и они разом провалились в сырую темноту, даже в ушах зазвенело.
— Не боязно? — дружеским тоном спросил Мартемьянов, зажигая свечу, потухшую в открытом фонарике от резкого движения воздуха (по-видимому, он считал неудобным держать свою гостью в потемках), но свеча опять погасла. — Ничего, сейчас будем на месте, — обнадежил он, и клеть, звякнув обо что-то, впрямь остановилась в ярко освещенном окне нижнего этажа.
Здесь, на рудничном дворе, похожем на тот, откуда они спустились, Ольга тоже получила фонарик со свечой.
— Почему вы ходите с фонарями? — спросила она.
— Не во всех просечках есть электричество, — пояснил Мартемьянов. — Фонари открытые потому, что в золотых рудниках газа нет. У нас обращение с огнем свободное, не то что в угольных шахтах. Но для большего удобства вводим нынче карбидные лампы.
И он повел ее по забоям, где оглушительно трещали станки-перфораторы; знакомил с бурильщиками, выбеленными каменной пылью, как мельники. Бурильщики готовили скважины для подрывных патронов, похожие на норки стрижей в береговых обрывах. Пока Ольга присматривалась, Мартемьянов проверял заправку буров и качество шлангов, по которым подавался сжатый воздух; спрашивал, не поступает ли в забои воздух пониженного давления. Попутно он поздравил одного рабочего с новосельем, другого обещал устроить на курсы.
«Разве легко ему было управляться с одним буром? — думала Ольга, следя за напряженными движениями забойщика. — А его потянуло на три, на четыре! Как он сумел овладеть ими, ведь рук-то у него не прибавилось! Значит, за это время изучил технику, стал смекалистее, ловчее. Выходит, он сам переменился. О нем уже, наверно, написали в газетах. Что же я смогу о нем сказать? — забеспокоилась Ольга, вспомнив совет Таврова. — Что я-то напишу?»