— Дмитрий! Это хамство, — сказал ошеломленный Саженко.
— Об этом поговорим после.
— Но пойми же в самом деле…
— Штурман Саженко! Остаться на земле! — рванул Мочалов, кусая губы.
Очень тяжело подчиниться такому приказанию. Но и отдавать его тяжело. Долгая дружба связывает этих двух людей. Сейчас, может быть, ей наносится неизлечимая трещина обиды. Но командир должен командовать. Трудно быть командиром.
Саженко вскинул руку к шлему и насквозь прожег Мочалова потемневшими от злости глазами. По-уставному повернувшись, отошел шагов на пять и оттуда бросил с горьким негодованием, уже не по-уставному:
— Сволочь, Митька! Генеральствуешь?
— Ладно, — сказал Мочалов, застегивая шлем, — крой меня во всю мочь. Легче станет.
Он поднял голову и увидел в люке кабины Митчелла.
— Митчелл! Выйдите из самолета. Я лечу один.
Но Митчелл не пошевелился и смотрел на пилота с усмешкой. Мотнул головой упрямо и решительно.
— Я лечу с вами, пайлот. Я понял, о чем вы разговаривали со штурманом. Штурмана вы можете не брать, но место бортмеханика у мотора. Или вы не уверены в себе? — закончил Митчелл с дерзкой ухмылкой.
Захолодевший взгляд Мочалова остановился на белесых бровях Пита.
— Вы слышали приказание, Митчелл?
Но Митчелл осклабился еще дерзче.
— У вас паскудная психология анархического одиночки, пайлот Мошалоу, — сказал он, хорошо копируя тон Мочалова. — Садитесь, пока мы не поссорились.
Мгновение Мочалов смотрел на механика бешено вспыхнувшими глазами и вдруг расхохотался:
— Однако вы нахал, Митчелл. Черт с вами! Можете оставаться!
Он влез в кабину и сел на место. Гудя, взвыли винты. Самолет дрогнул, скользнул по снегу. Чувствуя машину как часть своего тела, болезненно ощущая каждый толчок, Мочалов рулил. Только бы удалось вовремя оторвать самолет от площадки перед хаосом ропаков, стремительно бежавшим навстречу.
Пора! Он взвел ручку на себя. Самолет плавно закинулся носом. Подозрительный хруст послышался под фюзеляжем, но самолет был уже в воздухе. Шумно вздохнув, Мочалов повернул голову и увидел Митчелла, припавшего к окну. Секунду спустя механик отвалился, и Мочалов увидел его растерянные пустые глаза.
— Что? — крикнул он, недоумевая и пугаясь.
Митчелл навалился на его плечо и прохрипел одно только слово, которое Мочалов понял больше по шевелению губ:
— Лыжа!
Этого было достаточно. Горячие щекочущие мурашки забегали в пальцах рук и ног.
Он понял. При взлете от последнего толчка лыжа на исправной стойке встала вертикально. Это было гробовым происшествием. Садиться невозможно. Спасти от катастрофы может только выправление лыжи. Если хорошенько помотать машину в воздухе, лыжа может стать на место.
Он нахмурился и стал набирать высоту. Застегнул ремни и жестом приказал сделать то же Митчеллу. Митчелл с безнадежным видом застегивал пряжки.
На полутора тысячах Мочалов перевернулся через крыло. Еще раз.
Снова набрал высоту и перешел в штопор.
Один, другой, третий виток. Выход из штопора. Бешено взвыли заработавшие моторы.
Опять вверх. Второй штопор. Крутой вираж. Скольжение на крыло. Еще и еще раз.
Карандашом чиркнул на планшете: «Посмотрите лыжу».
Митчелл развязался и припал к окну. Повернулся и отчаянно махнул рукой.
Мочалов смахнул с носа холодную каплю, сползшую из-под шлема, но спокойно улыбнулся Митчеллу. А мысль билась стремительно, как мотор.
«Крышка! Не важно… Себя не жаль. Во что бы то ни стало сохранить самолет. Остается один выход — выйти на крыло и оттуда попытаться, повиснув на руках, осадить ногами чертову лыжу. Это сумасшедший риск… но советский летчик имеет право на риск, когда нет иного выхода…»
На мгновение он упрекнул себя, что не взял Саженко. Штурман мог повести самолет. А теперь?.. Но нужно попробовать.
Он написал на планшете:
«Сумеете вести самолет по прямой?»
От ответа механика зависело все. Мочалов напряженно следил за выползающими из-под карандаша буквами:
«Да… Что вы хотите делать?»
Мочалов выхватил карандаш.
«Берите управление. Лезу на крыло — осадить лыжу».
У Митчелла отвалился подбородок. Он потянулся к карандашу, но Мочалов оттолкнул его руку.
«Без разговоров. На место!»
Митчелл исполнил приказание. Он весь побелел, и на лице его ярко выступили незаметные прежде веснушки. Сев на место второго пилота, вобрав голову в плечи, он взялся за ручки. Мочалов отсунулся назад. Зажмурился и быстрым рывком сорвал кухлянку. Сдернул кожаные перчатки — в рукавицах легче держаться. Открыл люк. Замораживающий вихрь ворвался в кабину. Выбросив вперед руки, Мочалов ухватился за скобы и, подобрав тело, очутился на крыле.