— Что! Не узнаешь? — весело спросил Марков, подмигивая.
Тогда Мочалова сорвала с места неудержимая буйная радость. Он бросился к Маркову, схватил его, стиснул и закричал:
— Марков! Черт! Ты? Неужели ты? Инвалид? Вылетавшийся? Старый дуб? Вылечился? Ха-ха-ха… С ума сойти! Ты или не ты?
— Я, — ответил Марков, также тиская Мочалова, — я, собственной персоной.
— Как же ты так, в самом деле?
— Вот так просто. Посидел в одиночестве… Все больше у Блица в лазарете сиделкой. И вдруг все как рукой сняло. И сразу так меня защемило, что сорвался, как пес с цепи, и давай сюда. Есть еще порох в пороховнице! Жив Тарас!
— А я сейчас только собрался вывозить первую партию.
— Ну, за чем же дело стало? Часок отдохну, просмотрим моторы и двинем обратно без проволочек.
Мочалов повернулся к сбежавшимся лагерникам.
— Товарищи! Приготовиться к посадке. Вылет через час. Лагеря «Беринга» сегодня не станет. А пока пойдем в палатку, — он потянул за собой Маркова, — хлебнешь горячего чайку в нашем отеле.
На полдороге к палатке Марков остановился.
— Да, совсем забыл в горячке, — сказал он, роясь в карманах, — я тебе тут специально одну весточку привез.
«Неужели от Кати?» — подумал Мочалов, с нетерпением ожидая, пока Марков выволакивал из кармана разный хлам.
Но Марков подал ему сложенную газету.
— Что это? — спросил Мочалов.
— Погоди… Я сейчас разыщу… Я еще тут карандашом отчеркнул… Это о твоем японском собеседнике на банкете… О Сендзото… Помнишь? Ага, вот она. — Марков ткнул в подчеркнутую красным карандашом заметку.
Аляскинская газета сообщала в отделе международной хроники, что при попытке побить мировой рекорд высотного полета на истребителе в Хакодате погиб японский морской летчик принц Сендзото, рухнувший с высоты семи тысяч метров. Гибель приписывалась обмороку, происшедшему с пилотом от закупорки кислородного баллона.
Мочалов задумчиво опустил газету.
«Для японца опасна высота, — вспомнил он, — потолок выше тысячи метров уже большой риск для нас».
— Жалко парня! — искренне сказал Марков.
Он, как наяву, вспомнил хрупкое кукольное лицо с косой прорезью печальных глаз, похожие на стебельки пальцы, игрушечное изящество японца.
— Не мог найти настоящего дела. Он мне жаловался в тот вечер. Говорил, что хотел бы летать так, как мы, чтобы спасать людей, а не убивать. От тоски, видно, и полез на рекорды. В самом деле, жаль. Он меня тогда за душу тронул. Не придется, значит, больше с ним встретиться. Может быть, и к лучшему. Боялся он, что плохая встреча у нас может выйти.
Мочалов сунул газету в карман. Спросил будто равнодушно и вскользь:
— Из дому никаких вестей не было?
— Телеграмма от Экка была всем нам. Сообщает старик, что все благополучно. Ждет нас домой с победой.
— Ну, теперь будем. Я вот тут чуть не сел навеки.
— Знаю, — сказал Марков, — радио о твоей аварии приняли. Вот это, — добавил он, тепло взглянув на Мочалова, — меня и вылечило. Неловко за себя стало.
— А я за тебя как рад! Словно сам выздоровел… Ну, а механик твой что?
Марков махнул рукой.
— Что так? — спросил Мочалов.
— Бледная спирохета, — поморщился Марков. — Когда узнал о твоей аварии, на попятную хотел полезть. Стал проситься отпустить. Тетка, видишь ли, у него заболела. Я его к стенке припер. Говорю: «Ты мне раньше, голубчик, денежки выложи обратно, а потом поезжай тетке клизмы ставить». Ну, повертелся, повертелся и все-таки остался. Только ходит с кислой рожей, будто целую неделю одни лимоны жевал. Паскуда!
— Так, — сказал Мочалов, притворно нахмурясь, — ставлю вам на вид, товарищ командир самолета, неумение воспитывать вверенный вам личный состав.
— Это ты про что? — удивился Марков.
— Про твоего механика. Я вот своего воспитал. Еще недельку с нами побудет, он у меня вовсе человеком станет.
Когда летчики пошли к палатке, Пит приблизился к «Т-142» и заглянул в кабину.
— Девиль! Алло, старик! Как поживаете!
Возившийся внутри Девиль оторвался от мотора и кивнул Питу:
— А, Митчелл! Как живу?.. Не могу сказать, чтобы хорошо. Впрочем, вы, наверное, еще хуже.
— Я? Наоборот. Я превосходно себя чувствую. Почему вы впадаете в меланхолию?
Девиль высунулся из люка:
— Не знаю, как вы, а с меня хватит. К черту этих русских психопатов. Они у меня в горле сидят. Я хотел уйти на берегу, но с меня потребовали возврата денег. У меня их уже не было, но если бы я мог, я с удовольствием швырнул бы им в рожу эти доллары.