Нинон высвободила свою руку из-под моей и, будто веселый щенок, носилась взад и вперед, наслаждаясь тем, что под ногами у нее мягкая трава. Потом она возвращалась и, ласкаясь, томно склоняла головку мне на плечо. А лес все тянулся, бескрайнее море зеленых волн. Его звенящая тишина, трепетные тени, падающие от деревьев, все кружило нам голову, дурманило жарким дыханием весны. В таинственном царстве леса мы снова чувствовали себя детьми.
— Земляника! Земляника! — воскликнула Нинон. Словно козочка, вырвавшаяся на свободу, она перепрыгнула через канавку и стала шарить в траве.
Увы, это была не земляника! Всего только земляничные кустики, целые заросли земляничных кустиков.
Нинон до смерти боялась всякой лесной твари, но сейчас она храбро разбирала траву руками, приподнимала каждый листик, тщетно надеясь найти хоть ягодку.
— Нас опередили… — сказала она наконец с досадой. — Но давай все-таки поищем хорошенько, ведь что-нибудь да осталось!
И мы принялись за поиски с примерным усердием. Согнувшись, вытянув шею, не отрывая глаз от земли, мы медленно бродили по лесу, осторожно ступая, боясь вымолвить хоть слово, чтобы не спугнуть землянику. Мы совсем забыли о лесе, о его безмолвии, о тени, о широких просеках, об узких тропинках. Земляника, одна только земляника была у нас на уме. Мы наклонялись над каждым кустиком, и наши дрожащие пальцы встречались в траве.
Так, согнувшись, сворачивая то вправо, то влево, мы прошли больше мили. Всюду вокруг нас были густые земляничные заросли с сочными темно-зелеными листьями. И ни одной ягодки! Нинон обиженно надула губки, и на глазах у нее выступили слезы.
Мы вышли на пригорок, залитый солнцем. Здесь сильно припекало. Еще подходя сюда, Нинон сказала, что, если и здесь ягод нет, она больше искать не станет. Вдруг она громко вскрикнула. Я подбежал, встревоженный, думая, что с ней что-нибудь случилось. Она сидела на земле и, не помня себя от радости, показывала пальцем на земляничку, величиной не больше горошины, с одним только розовым бочком.
— Ну-ка, сорви ее, — прошептала она нежно.
Я сел рядом с ней на пригорке.
— Нет, ты нашла, ты и сорви.
— Нет-нет, доставь мне удовольствие, сорви ты.
Но я упорно отказывался, и Нинон решилась наконец сама отщипнуть ягодку. Тут снова начался бесконечный спор о том, кто из нас съест эту крохотную земляничку, на поиски которой мы потратили больше часа. Нинон хотела во что бы то ни стало засунуть ее мне в рот. Я стойко сопротивлялся; кончилось тем, что каждый из нас пошел на уступки, было решено, что мы разделим ягодку пополам.
Она взяла ее губами и, улыбнувшись, сказала:
— Ну, бери свою долю.
Я взял свою долю. Не знаю, честно ли мы поделили ягодку. Не знаю даже, какой она была на вкус; знаю только, что поцелуй Нинон показался мне слаще меда.
Пригорок был весь в землянике, в настоящей землянике. Мы весело принялись обирать осыпанные ягодами кустики. Расстелив на земле носовой платок, мы торжественно поклялись складывать туда всю свою добычу, ничего не утаивая. Правда, несколько раз мне показалось, что Нинон подносит руку ко рту.
Собрав «урожай», мы решили устроиться в тени и спокойно полакомиться. Неподалеку я нашел уютный уголок, настоящее зеленое гнездышко. Носовой платок с ягодами мы бережно положили возле себя.
О, боги, как хорошо было здесь на мху, какая блаженная нега охватила нас в этой зеленой прохладе! Нинон смотрела на меня влажными глазами. Она разрумянилась, солнце тронуло ее шейку легким загаром. Поймав мой влюбленный взгляд, она, вся в истоме, потянулась ко мне.
В вершинах деревьев жарко пылало солнце, а вокруг нас, в шелковистой траве, мягко сияли его золотые блики. Птицы и те умолкли и не подсматривали за нами. А когда мы вспомнили о землянике, то, к великому своему изумлению, обнаружили, что лежим как раз на платке.
Перевод Н. Филиппович
ВЕРЗИЛА МИШУ