Вас, например, уверили, что романист Гюисманс — писатель очень грубый, что он подбирает все нечистоты нашего языка, находя удовольствие в самой большой распущенности, на какую только способно искусство.
Вам показали его в грязной блузе и картузе, выгребающего помойные ямы литературы. Во всем романе «Сестры Ватар» увидели только пресловутых «мочащихся кошек», которые фигурируют на третьей или четвертой странице. Дальше этого ни один критик не пошел, и все только повторяли друг друга. Легенда родилась: Гюисманс пишет — да простится мне это слово — по-свински.
Так знайте же! В действительности Гюисманс тонкий мастер языка, один из замечательных стилистов, один из самых изощренных наших писателей. По яркости и силе письма он сумел даже превзойти своих старших сотоварищей, он пошел дальше их, создав более изысканные обороты, более волнующие образы, более животрепещущие изображения людей и обстановки. Ну и отличается же наша критика: что ни выстрел, то мимо; когда она заявляет: «Этот человек не умеет писать», — вы сейчас же начинаете думать: «Черт возьми, какой это, должно быть, тончайший стилист!»
Голландец по происхождению, Гюисманс несет в нашу французскую литературу темперамент большого колориста, по духу своему напоминающего Рубенса и Рембрандта. Я почти не знаю в литературе более красочного письма. Жизнь он воспринимает глазами, он все переводит в зрительные образы, это поэт ощущений, которые неимоверно вырастают у него под пером. Считать его писателем грубым — невероятная глупость, ибо если он и выходит на улицу, то видит эту улицу пышущей жизнью, он говорит о ней, как влюбленный художник, которого опьяняет солнечный свет. Ничего заурядного, банального, напротив, его недостаток — избыток всего редкостного, изощренного, исключительного. Он все утончает сверх меры, он сверх меры терзает свои фразы, занимаясь поистине ювелирной работой.
Разумеется, как всякий художник, он погружен в свой материал. Он видит таящееся в человеке животное, как видит наблюдатель, который не идет дальше документа. В книгах его мало анализа, они состоят из одних картин. Психология отступает на второй план, а иногда и вовсе отсутствует. Это только очень живое изображение действительности, того, что он ощутил и увидел, и все увиденное приводит его к жестоким выводам, к мысли о нашей ничтожности и о нашем убожестве, причем романист далек от того, чтобы чему-нибудь поучать.
Но подите объясните педантам из Нормальной школы, о которых я не так давно говорил, что в Гюисмансе больше философии, что он ближе к жизни, чем все эти ученые мужи, вместе взятые. Эти тупые доктринеры слишком толстокожи, чтобы что-нибудь понять в литературе.
Перед нами «Семейный очаг» — последнее произведение молодого романиста. Это всего только страничка жизни, самая банальная и вместе с тем самая трагическая. Вернувшись однажды ночью домой, муж застает жену в постели с любовником. Он не убивает ни того, ни другую, уходит, возвращается к холостяцкой жизни, сближается со своими прежними любовницами. Потом, однажды вечером, когда жена приходит к нему переговорить о каких-то общих делах, он поддается порыву страсти и сходится с нею снова. Вечное страдание и вечный идиотизм жизни возобновляются.
Я не знаю сюжета более простого и правдивого. Это — наши радости и наши страдания. Именно так живут обыкновенные люди. Какого бы вы ни выдумали героя, сколько бы ни заставляли д’Артаньяна колесить по свету или Клода Фролло рыдать от жестокой страсти к Эсмеральде, сколько бы вы ни скорбели вместе с Лелией на вершинах романтической страсти — вы не проникли бы в такие глубины человеческой жизни. Роман этот не пленяет нас так, как создание фантазии, но он захватывает и потрясает, ибо сплетен из нашей плоти и крови.
Посмотрите на изображенную в нем чету, на Берту и на Андре. Жена — худосочная горожанка, которую в объятия любовника бросила не страсть, а обыкновенная глупость; впрочем, когда она хочет уйти к нему, любовник приходит в ужас и сразу с ней порывает. Что же касается мужа, то он старается снова уцепиться за жизнь и пускается для этого в разного рода эгоистические расчеты, в то время как душу его терзают незаглохшие страдания. Он снова нанимает свою прежнюю служанку Мелани, пытается насладиться счастьем человека свободного и одинокого, а потом обстоятельства складываются так, что он роковым образом снова подпадает под иго женщины, которое думал сбросить. Место жены заступают случайные женщины, а потом в один прекрасный день — сойдясь со своей прежней любовницей Жанной, он снова оказывается в плену у семейной жизни со всеми ее заботами. Так для чего же бросать одну и искать другую? Жанна уходит от него, и все рушится. Андре остается только снова сойтись с Бертой. Он в том же положении, в каком был в то самое утро, когда покинул домашний очаг и ушел, ожесточившийся и отупевший после измены жены. Только за спиной у него на этот раз еще больше горя и больше грязи. Жестокая логика, страшный, при всем своем простодушии, вывод.