Чтение «Орор» приносит мне утешение каждый вечер.
Жена моя часто дружески вспоминает Вас и вместе со мной шлет свое глубокое почтение г-же Воган.
Искрение Ваш.
ТЕОДОРУ ДЮРЕ
Воскресенье, 26 марта 1899 г.
Дорогой друг, я знал, что Вы больны, но никак не думал, что Вы даже не выходите из дому. Жена пишет, что Вас одновременно мучит инфлюэнца и подагра, и я шлю Вам пожелание поскорее оправиться от болезни, надеясь, впрочем, что это письмо застанет Вас уже совершенно здоровым.
Вы были правы, когда писали мне, что борьба будет яростной до конца и что, даже если нам суждено победить, мы тем не менее до последней минуты находимся под угрозой поражения. И Вы превосходно разъяснили, какие страшные силы реакции объединились против нас. Я размышляю об этом по целым дням, ибо ничего другого мне не остается. Это самый серьезный кризис, какой когда-либо переживала наша страна, и можно сказать, что сейчас решается судьба нации. Помимо той роли, какую мне довелось сыграть в происходящих событиях, они волнуют меня как писателя и дают материал для будущих книг, последних книг, которые мне хотелось бы написать, чтобы, как в некоем завещании, выразить в них свои мысли об истине и справедливости.
В «Сьекль» Вы напечатали весьма интересную статью о положении Франции в Европе. Она отвечает всему тому, что я знаю, всему, что думаю. Да, это так — Франция сыграет свою роль и вновь обретет свое величие лишь в тот день, когда сбросит с себя прошлое и шагнет к будущему.
Я все еще полон неуверенности, потому что не вижу развязки, не вижу разрешения вопроса. В конце концов это уже становится пыткой. Я не теряю надежды, но ничто теперь не может меня удивить, даже поражение. От томительного ожидания меня спасает только напряженная работа. В течение некоторого времени, до 12 апреля, не пишите мне туда, где мы с Вами виделись, так как я хочу воспользоваться пасхальными каникулами и пожить в другом месте.
Благодарю Вас, старый друг, за обещание бывать почаще у моей дорогой жены. Всецело Ваш.
ЖОЗЕФУ РЕЙНАКУ
Вторник, 18 апреля 1899 г.
Дорогой собрат и друг, Вы правы, я не обладаю Вашим оптимизмом. Для меня — заговор продолжается, закон об изъятии[155] будет использован до конца. Уж если они отважились на этот позорный закон, значит, чудовищный план кампании утвержден, значит, они решили идти дальше, несмотря ни на что. И Вы увидите, что он будет приведен в исполнение, этот план. Ведь, кажется, Лебре недавно назначил председателем Кассационного суда г-на Балло-Бопре? Разве Вам это ничего не говорит? Именно честность этого судебного деятеля, котирующаяся так высоко, и ужасает меня. Когда честность не сопровождается ни гуманностью, ни умом, она может сделаться опаснейшим политическим орудием. Помните Кавеньяка? Председатель Балло-Бопре вполне может официально заявить, что новых фактов нет, думая при этом, что он спасает Францию. И, к несчастью, многие будут преклоняться перед его «честностью». Ведь, кажется, ходят слухи, что и весь Суд готов подчиниться его решению. Вот чего я боюсь — как боялся и бедный Лабори, — и меня бросает в дрожь, когда я думаю, что мы с ним можем оказаться единственными провидцами.
Я беспрестанно пишу друзьям, что пересмотр будет отклонен. Должно быть, гг. Дюпюи и Лебре неприятно видеть в «Фигаро» материалы следствия, но, уверяю Вас, их бесстыдство еще не иссякло. Остается одна надежда — дополнительное расследование и вмешательство капитана Фрейстеттера. Это гарантировало бы немедленную отмену приговора. Но если дополнительного расследования не будет? План наших друзей таков, — если пересмотр будет отвергнут, немедленно поднять вопрос об отмене приговора. О, господи, но почему не сделать этого сегодня же? Страшно подумать, что сражение возобновится, что будут еще развалины и обломки. Мне ни за что не понять, почему бы не сделать одно последнее, мощное усилие и не завершить дело одним ударом, пока не поздно.
Я делюсь с Вами теми мыслями, которые вертятся у меня в голове во время моих одиноких прогулок. Боюсь, что отсюда, издалека, я вижу все более ясно. Дай бог, чтобы я ошибся!
Меня волнует и восхищает мужественная кампания, которую ведете Вы. Честь будет сохранена, и победа когда-нибудь придет, это несомненно. Но как ужасно буду я терзаться, думая о мученике и о всех нас, если ждать придется еще долго.
Всем сердцем с вами.
ТЕОДОРУ ДЮРЕ
Воскресенье, 23 апреля 1899 г.
155
Этот закон, предусматривающий изъятие дел военнослужащих из компетенции общих гражданских судов, был принят палатой в 1899 году, накануне Реннского процесса, специально для того, чтобы передать пересмотр дела Дрейфуса в ведение одного лишь военного суда.