В девяностых годах Золя мог только убедиться в правоте своих оценок буржуазной политической кухни. Францию едва миновала гроза нового государственного переворота, который готовил генерал Буланже, завоевавший симпатии французского обывателя своей демагогической политикой. В начале последнего десятилетия века Францию потрясло известие о «Панамском скандале» — крупной авантюре, в которой оказались замешаны подкупленные депутаты и даже министры. Частая смена кабинетов стала обычным делом в правительственных кругах, шовинистические настроения, все возрастающее влияние клерикалов открывали путь реакции к ключевым позициям в государстве. Республика находилась в опасности, и Золя вновь берется за перо. С конца 1895 года до середины 1896 года он публикует в газете «Фигаро» статьи, получившие название «Новый поход». Золя озабочен судьбой республики, настроениями молодежи, упадком в искусстве, ростом антисемитизма, усилившимся влиянием церкви. Увы! Золя признает, что «с провозглашением республики бедствия не кончаются», но он решительно выступает на ее защиту, ибо воспитание истинных республиканцев дело трудное и на это уходят годы («Добродетель Республики»). Именно потому так и озабочен Золя судьбами молодежи, от которой зависит будущее. В статье «Одинокий», посвященной творчеству Поля Верлена, Золя с удивлением отмечает, что вокруг имени этого поэта на глазах творится легенда, и творит эту легенду молодежь. Золя не против Верлена, не против его поэзии, он даже хвалит его, но с оговоркой: «Стихи рождались у него, как груши… он никогда ни к чему не стремился». И Золя с грустью отмечает увлечение современной молодежи свихнувшимися, обездоленными, не осуществившими до конца своих возможностей поэтами. Его тревожит духовное развитие молодого поколения, которое пренебрегает здоровыми источниками жизни и поэзии.
Статья Золя вызвала бурные отклики. Поклонники Верлена, декадентствующая молодежь обрушила на стареющего писателя самые унизительные оскорбления. Золя ответил прекрасной статьей «К молодежи». Воздав хвалу молодости, он вновь вернулся к литературным вкусам своих младших современников, выбирающих себе учителей среди «писателей отщепенцев, витающих в заоблачных туманах мистики». Но… «народы умирают, если они перестают любить жизнь, одурманенные таинствами мистерии». И Золя приходит к выводу, что его и эту молодежь разделяет именно отношение к жизни — «я стремлюсь к свету и истине, а вы барахтаетесь во тьме». Что же такое жизнь и подлинное творчество? В следующие слова Золя как бы вкладывает весь свой жизненный и художнический опыт, последние свои раздумья над великими проблемами века: «Я испытываю жгучий интерес к нашей демократии, раздираемой противоречиями, стремящейся разрешить трагический вопрос о правах трудящихся; к демократии, людские страдания которой, доблесть, жалость, милосердие — переливаются через край, так что ни один великий художник, описывая их, не может истощить своего таланта».
Золя повсюду замечает следы упадка: «Конец века ознаменован всеобщими лихорадочными поисками оригинальности и подчиняется, как никогда, требованиям моды». Посетив очередной Салон живописи он приходит в ужас, увидев конечные итоги того нового направления в живописи, которое он в прошлом защищал. «Когда новаторство попадает в лапы к моде, оно становится чудовищным, утрачивает элементарный здравый смысл». В Салоне Золя увидел полотна, которые «как будто подверглись длительной стирке», «преднамеренную бледную немочь» и рядом с ними другие «шедевры» нового искусства, где «лица — всего лишь пятна; деревья, дома, материки, моря — все пятна». Обо всем этом Золя говорит не как художественный критик, а как человек, взволнованный деградацией духовной жизни, всеобщим упадком — в искусстве, в политике, в общественных нравах.
Еще не зная, что вскоре ему предстоит вмешаться в дело, порожденное шовинизмом и антисемитизмом, но как бы предугадывая это, Золя пишет статью «В защиту евреев». «Уже несколько лет я со все возрастающим удивлением и отвращением наблюдаю кампанию против евреев». Еврейский вопрос — это вместе с тем вопрос расовых отношений. Культ расы, расовая непримиримость «возвращают нас к первобытным временам, к тем временам, когда наши предки, жившие в лесах и пещерах, убивали друг друга лишь только потому, что у них были разные голоса и волосы».