— А как же.
— Тогда надень цепи.
Шофер остановил машину и надел на колеса цепи. После этого они с полчаса ехали без остановок, пока шоссе не вышло из леса в открытое поле. Силениеку часто приходилось выскакивать из машины и подталкивать ее, пока они не выбирались из очередного сугроба. За час они проскочили открытое место, но продвинулись вперед лишь на несколько километров. Силениеку даже жарко стало.
— Пока дорогу не занесло, жми вовсю. Дальше опять придется подталкивать.
С полчаса все шло хорошо, а потом опять «сели». Километров за двадцать до места назначения дорога вновь пошла полем. Впереди все было занесено снегом. Машина не трогалась, сколько ее ни толкали, не помогала и лопата. Метель завывала над равниной, хлопья снега били в лицо, залепляли глаза, таявшие снежинки стекали по щекам. В вечерних сумерках дальше тридцати — сорока шагов ничего нельзя было различить.
Силениек заметил направо огонек в окне крестьянского дома.
— Подожди здесь, — сказал он шоферу. — Я схожу туда и поговорю с хозяевами.
Это было большое хозяйство с хорошими коровниками, фруктовым садом и водяной мельницей. Силениек с трудом уговорил хозяина довезти его до города.
— Вы лучше переночуйте у меня, а утром поедете, — предлагал крестьянин. — У меня телефон есть, позвоните, куда вам надо, и договоритесь.
— Меня ждут сегодня, — ответил Силениек. — Если не дадите лошадь, придется идти пешком.
Тогда крестьянин перестал упрямиться и пошел запрягать. Шофер остался с машиной на дороге.
— Не остуди мотора! — крикнул Силениек. — Ночью двинемся обратно.
Почти всю дорогу пришлось ехать медленно, но лошади были сильные, шли крупным ровным шагом. К девяти часам вечера Силениек был уже в укоме партии. Поздоровался с ожидавшими его товарищами, немного обсушился, обогрелся и поспешил в Народный дом на торжественное собрание уездного актива.
Председатель окружной избирательной комиссии обратился с приветственным словом к Силениеку и вручил ему мандат. Силениек выступил с ответом, после чего его поздравили участники собрания. Тем временем председатель распорядился накрыть общий стол. Стакан горячего чаю озябшему Силениеку был как нельзя более кстати.
— Товарищ Силениек, вы ведь останетесь ночевать? — спросил его секретарь укома. — Поезд уходит только утром.
— Никак не могу. Мне сегодня надо во что бы то ни стало попасть обратно в Ригу. Как-нибудь доберусь.
— Где там доберетесь! Застрянете в сугробах, и придется всю ночь мерзнуть в поле.
Побеседовав за чаем с уездными работниками, Силениек стал прощаться. Крестьянин с санями уже ждал его внизу.
Снова они ехали по занесенному шоссе. Когда становилось холодно, вылезали из саней и шли пешком. Достигнув усадьбы, они поспорили из-за платы.
— Ничего мне не нужно. Я вас не ради денег повез.
— Как же, я вам испортил субботний отдых.
— Вы тоже не отдыхали. И потом вы наш депутат. Сделайте мне такую честь, позвольте оказать услугу своему депутату. Самое лучшее, если бы вы у меня переночевали. Всю жизнь помнил бы.
— Дела, дружище.
Силениек крепко пожал руку крестьянину.
— Вы носа не вешайте и, главное, не слушайте глупостей. Хорошее время ждет Латвию. Работайте честно, и никто вас не тронет. Скажите, у вас что-нибудь уже национализировали?
— Двадцать гектаров и мельницу.
— Вы знаете, что я участвовал в проведении национализации?
— Знаю. — Крестьянин выпрямился и посмотрел поверх изгороди в сторону мельницы. — Знаю, что и еще как-нибудь меня ограничивать станете.
— И обижаетесь на меня?
— На советскую власть обижаюсь, на вас — нет.
— Почему так?
— Мне говорили… что вы настоящий латыш. Сами из крестьян. Быть не может, чтобы вы не понимали нужд своего народа. На вас вся надежда.
— На что же вы надеетесь? — спросил заинтересованный Силениек.
— Вы поможете оставить все, как у нас было до сих пор.
— Все честное, здоровое, годное… — сказал Силениек. — Но если вы думаете, что я буду бороться за сохранение эксплуатации, то ошибаетесь. Угнетение человека человеком не есть какая-то особая черта латышского народа. Одним жиреть, а другим тощать, одним наслаждаться всеми благами жизни, другим горькая судьба раба — разве это справедливо? Я буду делать все, чтобы этого не было. Я действительно латыш и люблю свой народ. Но отсюда не следует, что я должен любить меньшинство и предавать интересы большинства. Подумайте хорошенько об этом и потом рассудите сами, могу ли я быть таким, каким вы меня хотите видеть. Я убежденный коммунист, смертельный враг всех эксплуататоров. Но именно поэтому я и понимаю нужды народа. Всего народа — вы это учтите. Латвию действительно ждет светлое будущее, как я его понимаю, как понимает весь народ. Я вам еще раз говорю: не вешайте головы, и вы можете найти свое место в новой жизни, если только захотите. Благодарю за помощь. Покойной ночи.