— Я пойду к грибным местам, Айя, а когда подойдет Крам, можешь присоединиться к нему. Мы должны обернуться за час. Скоро здесь начнет шататься разная публика.
— Хорошо, Андрей. — Она кивнула ему вслед.
Силениек перетащил велосипед через канаву и углубился в лес. Ночью прошел дождь, и устилавший землю мох искрился миллионами мельчайших капель. Солнце едва поднялось: торжественно и тихо было в этот час под громадными величавыми соснами. По их красноватым стволам бегали какие-то бойкие серые птички. Выпорхнул из чащи черный дятел, пронесся в неровном полете через вырубку, и птички, мгновенно собравшись в стайку, скрылись вслед за ним.
Силениек вел велосипед, выбирая такие места, где бы он не оставлял следов, а где был влажный песок — нес его на руках. Полной грудью вдыхал он благоуханный воздух соснового бора. Растянуться бы на устланном хвоей, нагретом солнцем скате пригорка, покусывать стебелек метлицы и глядеть, глядеть в густую синеву, на крутые снежно-белые облака, застывшие над макушками сосен. А эти птичьи голоса! С какой силой напоминают они детство — вот такое же утро, поросшие ивняком берега тихой речушки, стадо коров и овец и старого, верного Дуксика, бодро перебирающего кривыми лапами рядом с пастушком Андреем!
Гулко отдался в тишине бора паровозный гудок — хриплый, протяжный. Недалеко, невидимый отсюда за лесом и озером, начинается город — грозная каменная громада, сосредоточившая в себе бессмысленную роскошь и ужасающую нищету, страдания и наслаждения, великие противоречия и великую, упорную борьбу. Там и была она, подлинная, полноценная жизнь, а не здесь, под тихими стройными соснами, не в созерцании кудрявых тучек, а в трудной работе, подготовляющей созидание нового мира. Он — Андрей. Силениек — участник этой работы, где не видно строителей, но время от времени заметны результаты. И многие, — как раз те, которым принадлежат власть, оружие, деньги, — страшатся этой незримой работы больше, чем землетрясения.
У опушки молодой лиственной рощицы Силениека встретил юноша в широких матросских брюках и синей рубахе. В одной руке у него была корзинка, в другой — обыкновенный столовый нож.
— Доброе утро, — поздоровался Силениек. — Много боровиков набрали?
— Пока только три, — быстро ответил парень, глядя в глаза Силениеку. — Вы будете четвертым.
Они пожали друг другу руки и заговорили на «ты».
— Настоящих любителей грибов еще не видно? — спросил Силениек.
— Место не грибное. Если не забредет случайно какая-нибудь парочка, можно здесь остановиться. На всякий случай мы присмотрели еще одно местечко возле озера.
— Ты до конца останешься в дозоре?
— До конца, товарищ.
Юноша показал тропинку, убегающую вглубь чащи. В этом не было необходимости: месяца три тому назад Силениек провел здесь районную конференцию и хорошо ориентировался в местности.
— Оставайся здесь, я и один дойду.
Пока Силениек пробирался сквозь частую поросль, костюм его промок от скатывающихся с листьев, не успевших высохнуть капель ночного дождя. Зацепившись за ветку, звякнул звонок велосипеда. Силениек достал из кармана платок и обернул им его.
Собрание подпольщиков происходило в лощинке, образованной обращенными друг к другу склонами двух холмов. Место было удобное: ни одна живая душа не могла незаметно проникнуть сюда. В случае опасности участники собрания могли быстро рассыпаться и уйти по трем направлениям, а холмы прикрыли бы их отступление.
В собрании участвовало восемнадцать человек — и мужчины и женщины. Это были металлисты с заводов «Вайрог» и ВЭФ, молодые рабочие из порта, школьный учитель, два железнодорожника, служащий городской управы, студенты. Каждый из них представлял целый партийный коллектив, его душу и мозг. Это были смелые, закаленные люди, до последней капли крови преданные идее освобождения народа. Их жесткие, натруженные руки свидетельствовали о суровой жизненной школе, которая кратчайшим путем приводит к пониманию правды. Но и тех, которые служили в учреждениях или учились, белые воротнички и портфели не могли отгородить от класса, который взрастил их, не могли заставить забыть, что в жилах их течет рабочая и батрацкая кровь. Был здесь и один юноша из зажиточной семьи, в трудных поисках обретший смысл жизни и порвавший с миром хищников и обманщиков.
Открыв собрание, Силениек сделал краткий доклад о текущем моменте.
— Буря вот-вот разразится. Еще не завершилась испанская трагедия, а в воздухе уже снова чувствуется запах пороха. Послушайте по вечерам радио — эфир полон угрожающих криков. Обрюзгший бульдог Муссолини лает с балкона Венецианского дворца об итальянской империи. В Нюрнберге и Мюнхене еще громче раздается истерический вой Гитлера. Империалисты распоясываются. Судетская авантюра[11] — безошибочный признак надвигающейся на Европу войны. Правительства западноевропейских государств уверены, что лавина агрессии минует их и обрушится на Советский Союз. Нам неизвестно, какой маршрут наметил Гитлер, но мы должны знать, что новая мировая война грозит всему человечеству. Народам всего мира предстоят неисчислимые страдания и бедствия. Рабочие и крестьяне будут умирать на фронтах, их жены и дети — гибнуть от голода и лишений, а капиталисты будут считать прибыль и вычислять, сколько времени они могут продолжать войну.
11