— Выдержим еще одну ночь, — старался подбодрить их Ояр. — Как стемнеет, будем выходить из окружения, найдем спокойное, безопасное место и выспимся за целую неделю. Вот тогда лучше будет видно, что делать. Оставаться здесь — это смерть… и не в бою, а от руки палача. Терять нам больше нечего, ребята, а приобрести мы можем все — жизнь, силы для новой борьбы и победу. Только одну ночь еще. Неужели не выдержим?
— Ладно, Ояр, чего там с ними долго разговаривать, — сказал Акментынь, боцман с землечерпалки. — Кто тоскует по немецкой виселице, пусть остается. Кто хочет драться, пусть идет с нами. Пошли.
Но когда они поднялись и зашагали к темнеющей, покрытой валунами, можжевельником и редкими сосенками равнине Курсы, не выдержали и остальные. Пятеро смертельно уставших людей гуськом, друг за другом, потянулись на север.
«Хоть бы ночь была потемнее, — думал Ояр. — Нам бы сейчас маленький ветерок и теплый летний дождичек! Тогда не пришлось бы остерегаться каждого кустика».
Во всяком случае до утра надо было миновать эту узкую полоску земли, между морем и озером Тосмаре. Здесь они чувствовали себя, как зайцы на просеке. Позади полыхало пламя горящего города. Изредка слышался одинокий выстрел, короткая очередь автомата, и снова тишина, снова однообразная пустынная полоса, и на ней пятеро смертельно уставших людей. Если кому случалось зацепиться за пень и упасть, проходила минута, пока он снова поднимался на ноги. За это время остальные уходили на десять шагов вперед, и отставшему надо было догонять их.
Они шли час, может быть два, как вдруг из-за кустов их обстреляли из автомата и нескольких винтовок.
— Не останавливаться! — крикнул товарищам Ояр. — Вперед, ребята, бегом!
Неизвестно, откуда у них взялись силы. Низко пригибаясь, почти касаясь руками земли, они пробежали около ста метров. Сзади продолжали стрелять. Когда миновали кусты, вспыхнули огоньки и с другой стороны. Они попали под перекрестный обстрел.
Еще минута сверхчеловеческих усилий — и они очутились в небольшой роще. Выстрелы еще раздавались, но пули свистели в стороне. Очевидно, немцы уже не видели беглецов и стреляли наудачу.
— Все здесь? — тихо спросил Ояр.
Первым отозвался Акментынь, потом кузнец Звиргзда с «Красного металлурга», кашлянул молодой техник Натансон, только месяц тому назад отпраздновавший свою свадьбу. Не было лишь Луяна, бухгалтера с фабрики.
— Убит, — сказал Акментынь. — Мы бежали рядом, пуля попала ему в голову.
Они подождали — не послышится ли стон раненого, и внимательно вгляделись в ночную темень. Все было тихо.
— Кажется, это последний пояс огня, — прошептал Ояр.
— Мне тоже так кажется, — подтвердил Акментынь. — Немецкие посты между морем и озером. Если это так, мы вышли из окружения.
— Бедный Луян, — сказал Натансон. — В самый последний момент… Если он не убит, они его прикончат.
— Еще неизвестно, как мы выберемся, — мрачно покачал головой Звиргзда.
— Если промешкаем здесь до утра, немцы нас наверняка сцапают, — сказал Ояр. — Пошли, товарищи.
Они шли всю ночь, сначала на север, потом на северо-восток, и к утру достигли лесного массива, через который проходило шоссе. Метров за сто от шоссе, в густом ельнике, выбрали место для отдыха, растянулись на мягком мху и заснули как убитые. Спали они целый день, изредка просыпаясь на мгновенье, переживая еще раз во сне события прошедшей недели. Моторизованная немецкая колонна у шоссе, идущие по открытому полю цепи пехоты, горящий город, убитый посреди улицы мальчик, вой сирен и омерзительный гул «юнкерсов»… Все горит, все звенит, воет. Черный дым и красное пламя заволакивают мир… Какая-то женщина бежит по улице и громко хохочет, машет руками и хохочет без конца. Потом она исчезает, и у моста через канал Ояра встречает Рута. «Где ты так долго пропадал? Я ждала тебя весь день. Пойдем домой, Ояр… Тебе надо принять ванну, ты такой грязный…» — но и сама она вся серая от дыма. Непонятно, как она сюда попала, в эту мрачную пустыню. На ней черное атласное платье. И снова гром, снова и снова виденья. Смерть ходит по полю и собирает ягоды. Длинными, костлявыми пальцами собирает бруснику и бросает себе в рот.