— Эта фигура у меня еще не очень хорошо получается, сказала она, когда они пошли отдохнуть после танго. — Вы мне ее как-нибудь покажете.
— С удовольствием, с большим удовольствием, Фани, — с жаром ответил Бунте.
Так незаметно был сделан следующий шаг к сближению: «Фани» звучало гораздо приятнее, чем официальное «яункундзе Фания».
Фанию все меньше и меньше огорчало, что Бунте был на полголовы ниже ее. В конце концов, если носить каблуки чуть повыше, никто и не заметит разницы в росте. Мать у нее тоже выше отца, а ничего, живут. Да и стоит ли обращать внимание на этот предрассудок, глупый, как все предрассудки!
Домой они возвращались в разных вагонах, по всем правилам приличия: Фания — во втором классе, Бунте — в третьем. Но, сойдя с поезда, они еще с минутку поговорили на перроне.
— Спасибо, Джеки, я прямо замечательно день провела, — сказала, прощаясь, Фания.
— Раз замечательно, можно и повторить, — заглядывая ей в глаза, ответил Бунте. — Вы мне только скажите, когда, а я в любое время готов.
— Хорошо, Джеки… мы потом поговорим… — улыбнулась она. — Пока.
«А ведь дело на мази! Ах, черт возьми… до чего у нее дошло — Джеки называет».
Бунте уже чистосердечно уверовал в свою любовь к этой девушке. Велика беда — веснушки или там рыжие волосы. Нет, девица — ничего, право, ничего. Да и смешно же домогаться Греты Гарбо, когда у тебя за душой нет ничего, кроме серых брюк гольф.
Совсем иначе складывались обстоятельства для Жубура. В конце июля Атауга вызвал его как-то к себе в кабинет и, предложив сесть, приступил к разговору:
— Вы, вероятно, и сами изволите знать, господин Жубур, что в последнее время работы на трех агентов у меня не хватает. Не подумайте, что я считаю вас плохим работником, совсем нет. Но дела сейчас идут до того плохо, что мне приходится сокращать штат бюро. Вы у меня самый молодой по стажу, — как ни прикидывай, а с вас и придется начать. Унывать вам нечего — человек вы с образованием… что там у вас? А, незаконченное высшее? Ну что же, и это неплохо. Если вам понадобится, могу дать самую лучшую рекомендацию. Ну, все, кажется? Желаю вам всяческих успехов и прочее. До свиданья, господин Жубур, всего лучшего.
Увольнение даже и не очень ошарашило Жубура. Правду говоря, он уже был готов к этому, так ему не везло за последнее время.
На всякий случай он попробовал сунуться в несколько государственных учреждений. Разговор там начинался с долгих расспросов — состоит ли он в айзсаргах, есть ли у его родителей недвижимое имущество, может ли он представить свидетельство о политической благонадежности и так далее. На аттестат об окончании средней школы нигде и смотреть не хотели. Тысячи людей с такими же аттестатами мечтали о самой обыкновенной должности конторщика.
Долго раздумывать не позволяли средства. Жубур бросался из стороны в сторону в поисках места и каждый вечер возвращался домой с тем же, с чем и вышел. В айзсаргах он не состоял. Его родителям принадлежало лишь несколько метров земли на Мартыновском кладбище. Идти в полицию за свидетельством о благонадежности он никогда не собирался, а теперь, после знакомства с Силениеком — и подавно.
Выслать его из города не могли: он был уроженцем Риги, но и возможности существовать не давали. Призрак безработицы распростер над ним свои черные крылья. Тысячи людей коченели, хирели и просто гибли под их сенью.
Оставалось одно из двух: ехать в деревню на полевые работы или на торфоразработки. Рабочий сезон кончался уже через каких-нибудь полтора месяца; по крайней мере потом можно будет заявить, что честно выполнял указания Управления труда, — может быть, это даст кое-какие права на получение работы в Риге.
Жубур облачился в старый костюм, уложил в маленький чемоданчик бельишко и запер комнату.
Более мрачное и безотрадное место трудно было себе представить. Здесь человек даже в самые яркие солнечные дни не видел своей тени — так мертвенно черна была почва. Далеко-далеко тянулась однообразная болотистая равнина, и лишь кое-где подымались над ней карликовые деревца. У самой линии горизонта чуть виднелись серые, смутные очертания крестьянских домов; по другую сторону болота, за шоссе — чахлая березовая рощица.