1. Главная
  2. Книги
  3. Кирсанов Семён Исаакович
  4. Том 3. Гражданская лирика и поэмы
  5. Страница 2
Выбрать главу

УЛИЦЫ

Худые улицы          замоскворечные, скворцы — лоточники,          дома — скворечни, где мостовые к          опытом пытаны, где камни          возятся под копытами.
О, как задумались          и нависли вы, как замечталися          вы завистливо о свежих вывесок          позументе, торцах, булыжниках          и цементе.
Сквозь прорву мусора          и трубы гарные глядите в звонкое          кольцо бульварное, — туда, где улицы          легли торцовые, где скачут лошади,          пригарцовывая,
где, свистом          площади обволакивая, несутся мягкие          «паккарды» лаковые, где каждый дом          галунами вышит, где этажи —          колоколен выше.
От вала Крымского          до Земляного — туман от варева          от смоляного. Вот черный ворох          лопатой подняли… Скажи — тут город ли,          преисподня ли? Тут кроют город,          тут варят кровь его — от вала Крымского          до Коровьего.
Худые улицы          замоскворечные, скворцы — лоточники,          дома — скворечни, сияя поглядами          квартирными, вы асфальтированы          и цементированы.
Торцы копытами          разгрызаючи, несется конь          на закат рябиновый, автомобили          стремглят по-заячьи, аэропланы —          по-воробьиному.
Спешат          по улице омоложенной направо — девица,          налево — молодец, и всех милее,          всего дороже нам московских улиц          вторая молодость!

РАЗГОВОР С ДМИТРИЕМ ФУРМАНОВЫМ

За разговорами                           гуманными с литературными                                    гурманами
 я встретил                  Дмитрия Фурманова, ладонь его пожал.                                     И вот спросил Фурманов                                     деликатно: — Вы из Одессы                            делегатом? — И я ответил                      элегантно: — Я одессит                        и патриот! Одесса,                 город мам и пап, лежит,              в волне замлев, — туда вступить                        не смеет ВАПП, там правит                      Юголеф! — Кирсанов,                      хвастать перестаньте, вы одессит,                       и это кстати! Сюда вот,                в уголочек,                                     станьте, где лозунг                       «На посту!»                                                 висит. Не будем даром                            зу́брить сабель, не важно,              в Лефе ли вы,                                    в ВАППе ль, меня интересует                            Бабель, ваш знаменитый                               одессит! Он долго ль фабулу                               вынашивал, писал ли он                 сначала начерно и уж потом                 переиначивал, слова расцвечивая                                 в лоск? А может, просто                         шпарил набело, когда ему                 являлась фабула? В чем,          черт возьми,                               загадка Бабеля?.. Орешек               крепонек зело! — Сказать по правде,                                     Бабель                                                    мне почти что              незнаком. Я восхищался                        в тишине цветистым                   языком. Но я читал                    и ваш «Мятеж», читал              и ликовал!.. Но — посмотрите:                            темы те ж, а пропасть                 какова! У вас             простейшие слова, а за се́рдце                         берет! Глядишь —                 метафора слаба, неважный                      оборот… А он         то тушью проведет по глянцу               полосу, то легкой кистью                           наведет берлинскую                    лазурь. Вы защищали                      жизнь мою, он —            издали следил, и рану              павшего в бою строкою                золотил, и лошади              усталый пар, и пот            из грязных пор — он облекал                      под гром фанфар то в пурпур,                    то в фарфор. Вы шли            в шинели                             и звезде чапаевским                       ловцом, а он        у армии                         в хвосте припаивал                     словцо, патронов               не было стрелку, нехватка               фуража… А он           отделывал строку, чтоб вышла                   хороша! Под марш               военных похорон, треск              разрывных цикад он красил              щеки трупа                                 в крон и в киноварь —                          закат. Теперь          спокойны небеса, громов особых                               нет, с него           Воронский написал критический                       портрет. А вам тогда                  не до кистей, не до гусиных                    крыл, — и ввинчен               орден                         до костей и сердце              просверлил! …А что касается                                меня — то в дни              боев и бед я на лазурь                 не променял бы ваш         защитный цвет!
~ 2 ~