Кто-то: — Ненадежное
дело молодежное…
— А я, ребята, в ярости!
Новички — до старости?
Взять хотя Мазая бы —
как он сдал экзамены!
— И зря сдавал, дружки мои.
Грузят и без химии!
Раскраснелись спорщики,
доводы их верные.
Это — закоперщики
легкой кавалерии:
— Сталь дают не спелую,
а выводов не делают.
— Сводка говорит о чем?
А что завод убыточен.
План — процентов семьдесят.
Что ж мы? Не рассердимся?
Вредное явление?
— Вредное явление.
Пишем заявление?
— Пишем заявление!
Только лист колышется…
Заявленье пишется.
А кому?
А Зайцеву
в парторганизацию.
Пишется уверенно
тем, кому доверено.
Кончили, поправили,
день и год проставили,
подписи поставили
и на лист поставили
вазочку с фигурками…
Спят, прикрывшись куртками
или одеялами,
узкими, линялыми…
Спят. Их не добудишься.
Спят. Их сны о будущем.
Замерли у стен шаги.
Спят, пока их сменщики,
ярким жаром залиты,
у печи, закапанной
шлаком.
Они заняты
перекидкой клапанов.
Там — лепешка шлепнулась,
выстрелила звездами.
Там — длиннющим шомполом
злят кипенье грозное.
Там — страда тяжелая
на струе, у желоба,
где стальное золото
в чане ходит кольцами,
где немало пролито
пота комсомольцами
наряду со старыми
сталеварами…
Ничего, товарищи,
ваше дело верное.
В новичках до старости
вам не ждать! Уверен я!
Вот уже райкомовцы
с тем письмом знакомятся,
вслух оно читается,
правильным считается,
а кто с ним не считается,
очень просчитается!
Мастер Боровлев
Цех любимый!
В ночь — пучки лучей.
Гул глубинный
пламенных печей.
В брызгах, в пене
гибкая струя.
Сталь — в кипенье.
Нужная. Своя.
С мыслью этой
через двор и ров
в цех нагретый
входит Боровлев.
Человек он
крупный, пожилой,
с прошлым веком
бился тяжело.
Век что омут
страшный был для нас.
Он-то помнит
фирму «Провиданс».
Помнит стачку
между двух веков,
помнит «тачку»
для меньшевиков,
тяжесть гайки,
что зажал он сам,
и свист нагайки
над лицом, и шрам…
И шапки в воздух —
в Октябре, крича:
— Дать заводу
имя Ильича.
Телом тяжкий,
с легкою душой,
вон — в фуражке,
мастер над ковшом.
Из парткома
вышел.
Говорят,
что знаком он
с жалобой ребят…
Плохо варим.
Двор еще пустой.
От аварий
что ни день — простой.
А завод-то
не бельгийский — свой.
Где ж забота,
где любовь, где бой?
Кто ж подложит
страсти в огонек?
Этот, может,
смуглый паренек?
Присмотрись-ка,
стоит предложить…
А жить без риска —
вроде как не жить.
И у пасти
с заревом по край
молвит мастер:
— Слушай-ка, Мазай,
тут Волошин
умудрился слечь.
Не возьмешь ли
на недельку печь?
Двинешь дело —
вырастет и срок.
Где неделя —
там и месяцок.
Ты, я слышал,
план придумал свой?
Случай вышел —
действуй, перестрой.
В деле этом —
нужно — помогу.
Хоть советом,
в общем, чем могу.
Жду успеха.
Будь, Макар, здоров.
И из цеха
вышел Боровлев.
Добр, участлив,
сердце — напрямик.
Старший мастер,
старый большевик…
Крутолобый,
в самой гуще дел —
он особый
к нам подход имел.