КРАТКО О ПРОЖЕКТОРЕ
Из-за улиц, бросив яркость
из-за города-плеча,
протянулись, стали накрест
два прожекторных луча.
Разошлись и снова стали
на Большой Медведице,
двум полоскам белой стали
надо в небе встретиться.
Двух лучей светлы пути.
Я бы всем пожертвовал,
если б мог хоть раз пройти
по лучу прожектора!
Это так… вообще… поэзия…
А на самом деле для
того ли эти лезвия,
чтоб по ним ходили?
Я сказал бы: спишь ночами,
а зенитчик в ночь глядит,
чтоб схватить двумя лучами
птицу с бомбой на груди!
МУЗЕЙ ГРАЖДАНСКОЙ
В музейном
зале
в темной
бронзе
мне
показали
профиль
Фрунзе.
И в залах
сизых
в вечернем
свете
стояли
жизни,
витали
смерти.
В знаменах
дыры,
равнины
в ямах,
а командиры
в спокойных
рамах.
Конем
в набеге
на блеск
ружейный,
застыв
навеки,
неслось
сраженье.
И нам
хотелось
ворваться
в рамы,
в дым бросить
смелость,
свист сабель
в шрамы!
И каждый,
с грустью
у стен
ступая,
у уст
почувствовал
ус
Чапая.
КИРОВ И СЕВЕР
У полуострова Кольского,
где солнце
поставлено косо, —
по мшистой окраине мира
прошел
и задумался Киров.
И что ему делать на Севере,
где даже растения —
серые,
как могут быть нами любимы
одетые в стужу
Хибины?
Тут луч поскользнулся
и тенью
бессильно пополз по растенью,
и край не мечтал
о посеве,
где встретились Киров и Север.
И Север не выдал богатства,
он начал
в снега облекаться,
магнитными двигать плечами,
шаманить
косыми лучами.
Но Киров
глазами просверливал
запретные прииски Севера,
окидывал взглядом
Хибины,
входил в ледяные глубины.
Как Север ни прятал
сокровища
в свои снеговые сугробища —
он вынул,
зарытые в горы,
страны урожайные годы!
Не будет
седого и сирого,
теплом обойденного края, —
здесь будут
по замыслу Кирова
рождаться сады, расцветая.
Давайте поверим,
что тропики
пришли на промерзлые тропки,
что ветер
приносит оттуда
листочки лимона и тута;
что солнце
поставлено выше,
что злаки качаются, выросши
на мшистой
окраине мира,
где встретились
Север и Киров.
ЕЛОЧНЫЙ СТИХ
Оделась в блеск,
шары зажгла:
«К вам в Новый год
зайду-ка я!..»
И в наши комнаты
зашла
подруга
хвойнорукая.
Стоят дома
при свете дня,
на крышах
дым топорщится,
но если
крыши приподнять —
весь город
просто рощица!
А в этой рощице —
ребят!
С игрушками!
С подарками!
Нам новогодие
трубят,
маша флажками
яркими.
И я иду
смотреть на Кремль,
метель,
и брови в инее;
там башня Спасская,
как ель,
горит
звездой рубиновой.
Весь город
в елках зашуршал
в звон
новогодней полночи, —
фонарь качается,
как шар,
и уличный
и елочный.
Бывало,
в ночь под Рождество
прочтешь
в любом журнальчике
рассказ про елку,
барский стол
и о замерзшем
мальчике.
Теперь
таких журналов нет,—
мороз
хватает за уши,
но мальчиков
по всей стране
не видно
замерзающих.
Для них дрова
трещат в печах,
котлы и трубы
греются;
их жизнь
с оружьем на плечах
средь елей,
в пасмурных ночах,
хранят
красноармейцы.
И я стихами
блеск зажег, —
входите,
ель-красавица,
на ветку
этот стих-флажок
подвесьте,
если нравится!