Выбрать главу
Восьмой чрезвычайный
Съезд Советов.                          Съезд, будто море, бурный. Восклицанья с мест. Гул перед трибуной.
Если встанешь ты над стихией мощной, здесь              от высоты растеряться можно.
Но с нее видней на стороны четыре горизонты дней будущего                  в мире.
Море лиц и рук стало волноваться, и прокатился вдруг новый вал оваций!
Здесь — весь цвет страны. Здесь — товарищ Сталин. Ленин!             У стены, здесь — на пьедестале.
Основной Закон — главный пункт повестки. И все звенит звонком староста советский.
Радость! Шторм такой не уймешь и за ночь. Но тишь навел рукой Михаил Иваныч.
Здесь на этот раз даже тесновато. Здесь           рабочий класс. Скоростник, новатор.
Здесь              советский люд, деловой, серьезный.
И, конечно, тут цвет семьи колхозной.
С портупеей вкось, радостен и молод, здесь           и Комсомольск — на Амуре город.
Мрамор. Ровный свет. Строгость гладких кресел. Но Съезд,                как человек, то суров, то весел.
Он то восхищен, то смотрит строгим взором. Шутку бросишь —                              он рассмеется хором.
Съезд,             как человек, и в делах без шуток. Выбранный от всех, он участлив, чуток,
видит каждый ряд, точно примечает — что за делегат слово получает,
и во все глаза смотрит с кресла, с места, как стоит Мазай на трибуне Съезда:
«Высказать бы все: кто,        чей сын,                         откуда. Боль бедняцких сел. Детство. Дальний хутор,
где его кулак злой издевкой донял. Но… может, он не так? Может, Съезд не понял:
юность без крыльца, дым сожженной хаты, день,           когда отца зарубили гады.
…Что ж я начал вдруг о детстве невеселом?» Но Съезд                 как лучший друг: понимает все он.
Под кругами люстр светел зал громадный. Съезд подумал:                            «Пусть выскажется. Ладно.
Славный паренек, — думается Съезду, — много перенес, не под силу детству…
Но ты, брат, не ослаб, только стал упрямей. Из кулацких лап вырвался, как пламя!
У тебя черты прямоты народной. А я, брат,                  сам, как ты, с Октября — свободный.
Не бойся ничего. Первым делом — смелость». И обнять его Съезду захотелось:
«Вот ты, брат, какой…» Но застыли губы. И Макар рукой вбок провел по чубу.
Прядь как темный шелк, отыскать бы слово… Ищет.          Есть!                     Нашел! Продолжает снова,