2
А в газетах
есть.
Нет-нет,
и весть:
будто
где-то подходил к окну,
видели,
как в рукописях рылся.
Будто
он в Испании мелькнул.
Роздан был листовками
и скрылся.
Говорил
один мне
волк морской.
Дым из трубки.
Поступь моряковская.
— Стали мы в Шанхае.
Ходим…
Стой!
На афише:
«Вечер Маяковского»!
Автор сам,
написано,
читает
«Левый марш»,
«Поэму о Китае»!
Жалко…
Снялись с якоря до вечера.
Вечер был… —
Я слушал недоверчиво.
Я же знаю,
что не может быть.
Вдруг газетка…
В ней одна заметка:
«Должен завтра
к нам в Кузбасс
прибыть…»
И верчу я в полночь
ручки радио.
Наконец поймал!
Кузбасс.
В многоламповом,
гремящем
«Ленинграде» он
затерялся,
баснословный бас:
— Тут прежде
было голо,
тайга
и капель спад…
Но вот
проспектом
горы
прорезал
город-сад!..—
Шуршанье слов
или знаменный шелк?
То пропадет,
то вдруг опять отыскан:
— Товарищи,
я к вам
уже пришел,
в коммунистическое
«близко»…—
Но углубился голос
в рябь эфира
и разошелся
в рифмах
по сердцам,
а я держу журналы
из далеких пунктов мира
и в телеграммах
шарю по столбцам.
3
Фото!
Вот он!
Вглядимся ближе!
Два полицейских
скрутили руки в жгут.
Запрет приехать!
В тот же час в Париже
четыре тысячи
собрались в зале.
Ждут.
Что Маяковский
не приедет,
им сказали,
но тем не менее
ждут.
Но не ждут,
что выйдет некто
и прибавит на день доллар.
Ждут стиха,
как знака,
чтоб пойти в штыки.
Он мне говорил:
«Поэт обязан жить,
как донор,
кровь — из вены в рифму,
в сердце из строки…»
Как мне надо
повидаться с ним,
там,
на океанском пароходе,
где, неуловим,
необъясним,
он
по нижней палубе проходит!..