В середине февраля план рубки был выполнен, и все внимание теперь обратили на вывозку заготовленных лесоматериалов. Многие крестьяне продолжали рубить сверх плана.
Как-то Закис, обходя лесосеку, раздавал рабочим свежие газеты. Он задерживался у каждого костра, рассказывал о положении на фронтах, расспрашивал, как заботится отдел снабжения о продовольствии для рабочих, получают ли возчики вовремя овес для лошадей, и везде говорил примерно следующее:
— Соседняя волость грозится перегнать нас. План рубки они тоже выполнили, а с вывозкой хотят нас опередить. Как вы смотрите на это, упесгальцы?
Упесгальцы покрякивали, старики сосредоточенно крутили усы, молодые покусывали губы. Уступить первое место? За какие это заслуги? Нет, уж пусть они раньше времени не радуются… Дни становятся длиннее, дорога еще держится — почему не делать вместо трех четыре конца? Ничего, если и сумерки захватят. Пускай только Цимур договорится с приемщиками на станции и на береговой «площадке».
Крупные хозяева держались особняком и не говорили ни слова. Закис подходил к каждому и спокойно спрашивал, что сосед думает об этом деле. Одни сопели от злости, другие бормотали что-то невразумительное, но большинство отвечали, что как остальные, так и они. Один середняк, которому удалось первому вывезти всю сезонную норму, отозвал Закиса в сторону и, нахмурившись, попросил, чтобы о нем не писали в газетах.
— Почему? — спросил Закис. — Разве плохо, если тебя похвалят перед всем народом?
— Готов вывезти десять кубометров сверх нормы, только чтобы без огласки… Эти богатеи уже теперь шипят, что мы готовы лбы расшибить ради советской власти — выслужиться, мол, хотим. А у меня дом на самой опушке… не напали бы ночью бандиты… от них всего можно ждать.
— Или кто-нибудь угрожал тебе?
— Мне пока еще нет, но возле станции вчера были разбросаны листовки. Пишут, что не надо работать — иначе будут считать пособниками большевиков, грозят расправой. Если бы я жил подальше от леса, тогда ничего. Оружия у меня нет.
В Упесгальской волости пока было тихо, но в соседней на прошлой неделе сгорел молочный завод и был убит милиционер со всей семьей.
— Ну, хорошо, не будем печатать, — сказал Закис. — Только, смотри, потом не обижайся, что тебя забыли. А касательно этих бандитов, вспомни хорошую поговорку: у страха глаза велики. Осторожность осторожностью, но бояться тоже надо в меру. Ты думаешь, меня они не пытались запугать? Сколько раз! А видишь, я и живу и работаю. Почему нам бояться этой швали? Только потому, что они нас ненавидят? Всё ведь на нашей стороне — сила, правда и воля народа. Ты сам в толк возьми: если Советский Союз справился с таким матерым врагом, как гитлеровская Германия, то много ли значит для советской власти какая-то кучка вшивых бандитов. Они сами нас боятся!
— Это все так, да только живу я очень близко к лесу, — повторял крестьянин.
Вечером, вернувшись в исполком, Закис нашел на своем столе среди почты очередное анонимное письмо.
«Немедленно бросай работу в волостном исполкоме. Убирайся вон из усадьбы Лиепниека и живи тихо! В последний раз даем тебе трехдневный срок. В противном случае тебя ждет смерть. Это последнее предупреждение — впредь мы будем действовать».
«Посмотрим, кто кого», — подумал Закис.
В волости была организована довольно большая группа истребителей. На всякий случай Закис поговорил с командиром взвода, и они условились усилить охрану исполкома, молочного завода, мельницы и магазина потребкооперации.
На четвертую ночь после того, как Закис получил угрожающее письмо, волостной исполком окружили двадцать вооруженных бандитов. В темноте произошла стычка. Бандиты, вероятно, не рассчитывали на серьезное сопротивление, поэтому после первых автоматных очередей истребителей разбежались. В перестрелке один истребитель был легко ранен, зато одного бандита убили и он остался во дворе исполкома.
Убитого сразу опознали — это был Зиемель.
Спустя два дня на дороге был убит заместитель Закиса Цимур. Началась серьезная, открытая борьба.
— Ну, что же, — сказал Закис, — хотите нас запугать? Не выйдет.
Последняя военная зима была суровой. Жителям Риги пришлось порядочно померзнуть в неотапливаемых домах. Хотя несколько мелких электростанций были пущены, многие квартиры до весны оставались без света, потому что ток был нужен предприятиям, трамваю, школам. Вечерами по темным улицам бродили преступники-рецидивисты, которых оккупационные власти перед уходом выпустили из тюрем. Они нападали на запоздалых прохожих и раздевали их до белья. Они врывались в дома, останавливали на дорогах грузовики и крестьянские подводы. Чтобы замести следы и обмануть жителей, грабители и убийцы часто переодевались в форму солдат Красной Армии — пришлось много поработать, пока их переловили.