— Всяческих тебе успехов, Криш. Вам, лиепайцам, много потрудиться придется, пока уберете развалины да приведете в порядок город.
— Я не гонюсь за легкой работой, Ояр. Не бойся, лиепайцы лицом в грязь не ударят. Не раз и не два еще помянут добрым словом наш порт, наш «Тосмаре», «Красного металлурга», наших рыбаков.
— Не сомневаюсь.
Они приехали в Лиепаю вместе со Звиргздой, капитаном Савельевым и остальными партизанами. Только Имант Селис и Эльмар Аунынь остались у Биргелей. Рута с Ояром целый день осматривали разрушенный город. От дома, в котором Ояр жил до войны, осталась груда кирпичей, фабрика, где он работал парторгом, была разорена дотла, все оборудование увезли в Германию, из старых рабочих мало кто пережил войну.
Но, несмотря на разрушения, несмотря на то, что на прибрежных дюнах в огромной братской могиле лежали тысячи лиепайцев, — удивительной бодростью, живительной свежестью веяло в этом городе, который Ояр любил крепкой любовью. Мирное, ласковое море глядело на вернувшихся домой людей, теплый весенний ветер дул им в лицо. Рыбаки уже копошились возле лодок, чинили паруса, выволакивали из сарайчиков сети, канаты и снасти. Детишки с жадным любопытством рассматривали советские танки, орудия и грузовики. По улицам тяжелым, медленным шагом проходили колонны капитулировавших гитлеровских войск. Всюду слышались песни советских бойцов.
Проведя полтора дня в Лиепае, Ояр с Рутой вернулись в Биргели, чтобы захватить Иманта с Эльмаром и ехать в Ригу. Трогательным было прощание партизан, крепко подружившихся за зиму.
Звиргзда уже пошел работать на «Красный металлург», капитан Савельев собирался ехать домой, к семье. Акментынь с Мариной проводили Ояра и Руту до окраины города.
— Подумай только, Ояр, — сказал Акментынь, — моя старушка сегодня утром стала допытываться, как мы будем венчаться: у священника или еще где? И еще, чью веру выберем: мою или Маринину? Я объяснил ей, что у нас одна вера и обвенчать нас могут только в отделе записей гражданского состояния. Ну, а если пойдут дети, где мы их будем крестить? Там же, говорю, в загсе, мы своих детей будем воспитывать в той же вере. Что это за вера, она еще не понимает, и мне придется обучать политграмоте родную мать. Если не справлюсь, попрошу вас обоих помочь. Ну, всего вам лучшего в жизни…
Когда грузовик уже катил по Гробиньскому шоссе и Акментынь с Мариной скрылись из виду, Рута спросила:
— А ты не заметил, Ояр, никаких перемен в Акментыне?
— По-моему, от счастья он стал довольно болтливым.
— Пожалуй что. А больше ты ничего не заметил?
— Конечно, вижу, что он будет хорошим мужем для Марины. Они очень подходят друг другу.
— И больше ничего?
— Больше ничего.
— Какой же ты ненаблюдательный. Ведь Акментынь сбрил свои знаменитые усы. Вчера был с усами, а сегодня их уже нет. Как ты думаешь, что это означает?
— А ведь и правда. Надо было спросить у Марины — мне кажется, это случилось не без ее влияния.
В Биргелях все были заняты в поле. Опасаясь, что немцы отберут семенное зерно, Биргель прошлой осенью увеличил вдвое против обычного озимый клин: что посеяно, того никто не может отнять. Но, хотя яровое поле в этом году было меньше, чем в прошлые годы, работы хватало. Эльмар и Имант тоже не сидели без дела. Биргель только радовался, глядя на помощников.
Теперь Лавиза Биргель могла больше заниматься скотиной и стряпней для семьи. Славные у нее подросли дети: Жану уже исполнилось восемнадцать лет, Рите шестнадцать. По вечерам, когда родители ложились спать, на дворе долго звенели молодые голоса.
Имант Селис обычно рассказывал Рите о партизанском отряде. Он не был зазнайкой и не преувеличивал своей роли, но ему было приятно, что Рита так внимательно слушала его. Ее вопросы, восклицания удивления или ужаса, ее полные затаенной нежности взгляды заставляли сильнее биться сердце юноши. И сам он был полон нежности, грусти и смутной юношеской тревоги. Он сам не знал почему, но ему было так жаль Риту, так хотелось сделать что-нибудь такое, что доставило бы ей радость. Одолеть сказочно трудные препятствия, совершить геройские подвиги, одна только мысль о которых кружит голову… Если бы он был спортсменом, то обязательно установил бы несколько мировых рекордов, которые долго никто не мог бы перекрыть; если бы — художником, то создал бы чудесные картины, симфонии, пленительные стихи; или лучше стать ученым, изобретателем — сделать открытие, которое облегчило бы жизнь всему человечеству! Если бы!..