— Греюсь.
Вероника беспокойным взглядом окинула кухню. В прошлые субботы, когда дети сидели на террасе, у нее уже пропали некоторые мелочи. Но теперь казалось, все в порядке, и девчонка мигом выскочила и залопотала пронзительным голосом:
— Папа в больнице, дедушка ушибся на работе, маме не в чем выйти, у нее нет платья… Сжальтесь над нами, добрая барышня…
— Перестань нам морочить голову, лгунья! — воскликнул возмущенный Лазар. — Твой отец сидит в тюрьме за контрабанду, а дед вывихнул руку, когда таскал устриц в садке Рокбуаза; а если у твоей матери нет платья, значит она умеет воровать в одной рубашке; говорят, она снова придушила пять кур у вершмонского трактирщика… Как ты смеешь издеваться над нами и лгать, ведь мы все знаем не хуже тебя? Ступай, рассказывай сказки прохожим на большой дороге.
Казалось, девочка ничего не слышала. Она опять заныла с наглым бесстыдством:
— Сжальтесь, добрая барышня, мужчины больны, а матери не в чем выйти… Господь вас вознаградит…
— Вот возьми! И не лги больше, — сказала Полина, протягивая ей монету, чтобы покончить с этим.
Девчонка схватила деньги, одним прыжком выбежала из кухни и понеслась через двор так быстро, как только позволяли ее короткие ноги. Но в эту самую минуту раздался крик Вероники:
— Господи! А где же бокал? Он стоял на буфете!.. Барышня, она утащила бокал!
Вероника тотчас же бросилась во двор, в погоню за воровкой. Через две минуты она привела ее за руку со свирепым видом жандарма. Большого труда стоило обыскать ее, девчонка отбивалась, кусалась, царапалась, визжала, словно ее режут. В карманах бокала не оказалось, его нашли под лохмотьями, заменявшими ей рубаху: она сунула его за пазуху. Перестав плакать, она стала нагло утверждать, что ничего не знает, верно, он сам туда свалился, когда она сидела на полу.
— Господин кюре давно говорил, что она нас обворует, — твердила Вероника. — Будь на то моя воля, я бы сейчас же послала за полицией!
Лазар тоже грозил ей тюрьмой, возмущенный нахальным поведением девчонки, а та извивалась, как змея, которой наступили на хвост. Ему хотелось избить ее.
— Верни то, что тебе дали, — крикнул он. — Где монета?
Но она тут же поднесла монету ко рту, собираясь проглотить ее. Полина выручила девчонку, сказав:
— Оставь монету у себя, но передай родным, что это в последний раз. Я приду сама, погляжу, в чем вы нуждаетесь… Ступай!
Слышно было, как босые ноги девчонки зашлепали по лужам, потом наступила тишина. Вероника отодвинула скамью и наклонилась с губкой, чтобы подтереть лужи, которые натекли с лохмотьев. Ну и отрава! Эти попрошайки до того провоняли ее кухню, что она распахнула все двери и окна. Полина спокойно, не говоря ни слова, взяла мешочек с деньгами и собрала лекарства, а раздраженный Лазар, зевая от отвращения и скуки, пошел к колодцу вымыть руки.
Полину огорчало, что Лазар совсем не интересуется ее маленькими деревенскими друзьями. Если он и соглашался помогать по субботам, то лишь из любезности к ней, сердце его не лежало к этому делу. Полину ничто не отталкивало, ни нищета, ни порок, а Лазара раздражали и огорчали эти уродливые явления. Она всегда оставалась спокойной и веселой, исполненная любви к ближним, а он, едва оторвавшись от своих раздумий, тотчас же обнаруживал в окружающем мире новые причины для черной меланхолии. Мало-помалу он начал страдать при виде этих оборванных, неопрятных ребят, в которых уже гнездились все людские пороки. Эти выродки вконец отравляли ему жизнь, после встреч с ними он уходил с террасы усталый, измученный, исполненный презрения к человеческому стаду. Под конец эти два часа, посвященные добрым делам, только озлобили его, он стал отрицать пользу милостыни и высмеивать благотворительность. Он кричал, что следовало бы уничтожить это гнездо вредных насекомых, а не помогать им вырасти. Полина слушала, потрясенная его жестокостью, глубоко опечаленная тем, что они на все смотрят по-разному.
В эту субботу, когда они остались вдвоем, молодой человек выразил все свои муки в одной фразе:
— У меня такое чувство, точно я вылез из помойной ямы. — И потом добавил: — Как ты можешь любить этих ублюдков?
— Потому что я люблю их ради них самих, а не ради себя, — ответила девушка. — Разве ты не подобрал бы на дороге паршивую собаку?
— Собака не человек, — возразил он, пожав плечами.
— Помогать во имя сострадания, разве этого мало? — продолжала Полина. — Жаль, конечно, что они не исправляются, тогда, может быть, уменьшилась бы и их нищета. Но если они сыты, если им тепло, этого с меня достаточно, я довольна: как-никак, а горя стало чуть поменьше… Зачем же требовать от них еще благодарности за то, что мы для них делаем? — И она с грустью закончила: — Мой бедный друг, я вижу, тебя это совсем не занимает, пожалуй, лучше, если ты перестанешь мне помогать… Я не хочу ожесточать твое сердце, делать тебя злее, чем ты на самом деле.
Лазар все больше отдалялся от нее. Полина бесконечно страдала, убедившись в своем бессилии излечить его от приступов страха и тоски. Она не могла приписать его раздражительность одной лишь болезни, тайной муке, она пыталась найти другие причины его грусти. Снова ей пришла в голову мысль о Луизе. Несомненно, он думает все время об этой девушке, мучительно страдает от разлуки с ней. В такие минуты Полина вся холодела и, стараясь обрести былую гордость в самоотречении, снова давала себе клятву любовью и заботой создать счастливую жизнь своим близким.
Как-то вечером у Лазара вырвались жестокие слова.
— До чего мы здесь одиноки! — сказал он, зевая.
Девушка взглянула на него. Неужели это намек? Но у нее не хватило мужества спросить его прямо. Ее доброта боролась с ревностью, и жизнь снова превратилась в пытку.
Лазара ждало еще одно испытание: со старым Матье творилось что-то неладное. Бедный пес, которому в марте исполнилось четырнадцать лет, стал все больше припадать на задние лапы. Во время приступов болезни они совсем отнимались, пес едва передвигался, лежал во дворе, вытянувшись на солнышке, и следил за проходившими грустным взглядом. Эти глаза старого друга, мутные глаза, затянутые голубоватой, белесой пленкой, тусклые, как у слепого, особенно тревожили Лазара. Однако пес еще видел, он плелся ползком, клал большую голову на колени хозяина и пристально смотрел на него печальными, все понимающими глазами. От былой красоты не осталось и следа, белая волнистая шерсть пожелтела, черный нос посерел; Матье стал жалким, приниженным, нечистоплотным, а мыть его не решались из-за преклонного возраста. Он уже не играл больше, не катался на спине, не кружился, пытаясь поймать собственный хвост, и даже не интересовался котятами Минуш, когда служанка уносила их топить в море. Теперь он проводил целые дни в дремоте, как дряхлый старик. Ему так трудно было встать на ноги, он так шатался на своих обмякших лапах, что часто кто-нибудь из домашних, сжалившись, приподнимал его, помогая ему подняться.
Сильные кровотечения ослабляли его с каждым днем все больше и больше. Пригласили ветеринара, но тот расхохотался при виде Матье. Как! его побеспокоили из-за паршивого пса? Лучше всего пристрелить собаку. Понятно, когда стараются продлить жизнь человека, по к чему продлевать страдания обреченного на смерть животного! Ветеринара выгнали, уплатив ему шесть франков за совет.
В одну из суббот у Матье началось такое кровотечение, что пришлось запереть его в сарае. Позади него тянулся широкий след, крупные капли крови. Доктор Казенов приехал в этот день рано и сказал Лазару, что хочет осмотреть собаку, которую в доме считали как бы членом семьи. Матье лежал в сарае, запрокинув голову, очень ослабевший, но взгляд его был живой. Доктор осматривал его долго, так же сосредоточенно, как он выслушивал своих больных. Наконец он сказал:
— Такое обильное кровотечение несомненно происходит от ракового перерождения почек… Он обречен, но может протянуть еще несколько дней, если только не истечет кровью.
Безнадежное положение Матье всех опечалило. За обедом говорили о том, как любила его г-жа Шанто, вспоминали проказы его юности — как он перегрызал глотку чужим собакам, как таскал котлеты прямо со сковороды и глотал целиком горячие яйца. За десертом, когда аббат Ортер закурил свою трубку, все немного оживились, слушая его рассказы о грушевых деревьях, которые в нынешнем году обещали обильный урожай. Шанто, несмотря на легкое покалывание, предвещавшее приступ, под конец стал напевать игривую песенку времен далекой юности. Вечер прошел чудесно. Даже Лазар чуть развеселился.