Часов около девяти, когда подали чай, Полина вдруг воскликнула:
— Вот он, наш бедняжка Матье!
Действительно, Матье, исхудавший и окровавленный, пошатываясь, приплелся в столовую. Тотчас же послышались шаги Вероники, которая бежала за ним с тряпкой в руке. Она вошла и сказала:
— Я зашла в сарай по делу, а он и выскочил. Ему хочется до конца быть с вами; вечно он путается под ногами… Ну идем, нельзя тебе здесь оставаться.
Пес опустил старую трясущуюся голову, у него был покорный и жалкий вид.
— Ах, оставь его, — взмолилась Полина.
Но служанка рассердилась:
— Ну уж извините!.. Хватит с меня подтирать кровь за ним. Вот уже два дня, как на кухне весь пол залит. Просто с души воротит… Что и говорить, чистота будет в комнатах, если он станет всюду таскаться… Ну пошли, да пошевеливайся!
— Оставь его, — поддержал Лазар. — Уходи.
Вероника удалилась, громко хлопнув дверью. Матье, словно все поняв, подошел и положил голову на колени хозяина. Все радостно встретили его, пытались развеселить, накололи сахару. В былые времена с ним каждый вечер затевали одну и ту же игру: далеко, на противоположном конце стола клали кусочек сахару, Матье быстро обегал вокруг стола, но кусочек сахару уже убирали и перекладывали на другой конец; он непрерывно описывал круги, а сахар перекочевывал с места на место, пока наконец у пса не начинала кружиться голова и он не принимался свирепо лаять. Лазар решил снова затеять эту игру, надеясь развлечь несчастного, умирающего Матье. Пес с минуту вилял хвостом, описал один круг и ударился о стул Полины. Он уже не видел сахара, его исхудавшее тело раскачивалось, позади оставался кровавый след. Шанто перестал напевать, и, видя дряхлого полуслепого пса, который едва двигался ощупью, все с болью в сердце вспоминали проделки прежнего веселого лакомки Матье.
— Не нужно утомлять его, — тихо сказал доктор. — Вы его доконаете.
Аббат, молча куривший трубку, как бы про себя заметил, словно желая объяснить свое волнение:
— Эти большие собаки совсем как люди.
В десять часов, после ухода священника и доктора, перед тем как подняться к себе, Лазар сам пошел запереть Матье в сарай. Он уложил его на свежую солому и, убедившись, что миска с водой стоит рядом, погладил его и хотел уйти. Но пес, сделав огромное усилие, поднялся и последовал за ним. Три раза Лазар укладывал его на место. Наконец бедняга подчинился; он приподнял голову и так печально глядел вслед удаляющемуся Лазару, что тот в полном отчаянии вернулся и еще раз обнял собаку.
У себя в комнате Лазар пытался читать до полуночи. Потом наконец лег в постель. Но он не мог уснуть, мысли о Матье не покидали его. Он вновь и вновь видел его лежащим на соломе, вспоминал его тусклый взгляд, обращенный к двери. Завтра Матье умрет. И вопреки своей воле Лазар поминутно вставал, прислушивался; ему казалось, что со двора доносится лай. Настороженный слух улавливал какие-то звуки. Около двух часов ночи Лазару почудились стоны, и он мигом вскочил с постели. Где это плачут? Он вышел на площадку: в доме было темно и тихо, из комнаты Полины не доносилось ни единого звука. Он не мог больше противиться желанию спуститься вниз. Надежда застать собаку в живых заставляла его торопиться. Он наскоро надел брюки и быстро сбежал по лестнице со свечой в руке.
Когда Лазар вошел в сарай, Матье на соломе не оказалось. Он отполз в сторону и расположился неподалеку, на голой земле. При виде хозяина он даже не в силах был поднять голову. Лазар поставил свечу на старые доски и присел на корточки, удивляясь, почему земля вокруг кажется такой черной; сердце его разрывалось, и, поняв, что пес умирает, что под ним целая лужа крови, Лазар упал на колени. Жизнь покидала Матье, он слабо вильнул хвостом, а в глубоких глазах появилось какое-то осмысленное выражение.
— Ах, мой бедный старый пес! — шептал Лазар. — Мой бедный старый пес!
Он говорил с ним, как с человеком.
— Погоди, я перенесу тебя… Не нужно, тебе больно?.. Но ведь ты совсем мокрый! А у меня даже тряпки нет!.. Хочешь пить?
Матье все время пристально глядел на Лазара. Он стал хрипеть, бока его вздрагивали. Лужа крови растекалась, она лилась бесшумно, словно из подземного ключа. Лестницы и бочки без днищ, стоявшие в сарае, отбрасывали огромные тени, свеча слабо горела. Послышалось шуршание соломы: то была кошка Минуш, которая разлеглась на подстилке, приготовленной для Матье, и недовольно щурилась от света.
— Хочешь пить, мой бедный старый друг? — спрашивал Лазар.
Он нашел тряпку, смочил ее в миске с водой и приложил к морде умирающего животного. Казалось, это принесло облегчение бедняге, его нос, облупившийся от жара, стал чуть прохладнее. Прошло около получаса, Лазар непрерывно обмакивал тряпку и, не отрываясь, глядел на бедного Матье, сердце его переполняла безмерная грусть. Иногда, словно у постели больного, у него мелькала безумная надежда: а может, этими примочками он вернет собаке жизнь?
— Что с тобой? Что с тобой? — вдруг сказал Лазар. — Ты хочешь встать?.
Охваченный предсмертной дрожью, Матье делал усилия, чтобы подняться. Он напрягал мускулы, содрогаясь всем телом, от мучительной икоты у него перехватывало дыхание. Это был конец. Он свалился на колени хозяина и не отрываясь смотрел на него из-под отяжелевших век. Взволнованный этим осмысленным взглядом умирающего животного, Лазар держал его на коленях. Это большое, длинное, тяжелое, как у человека, тело, билось в агонии на его дрожащих руках. Так продолжалось несколько минут. Потом Лазар увидел, как настоящие слезы, крупные слезы выкатились из мутных глаз, а язык высунулся из сдавленного судорогой горла, точно Матье хотел в последний раз лизнуть хозяина.
— Мой бедный старый барбос! — воскликнул Лазар и разрыдался.
Матье был мертв. Кровавая пена текла у него изо рта. Лазар положил его на землю. Казалось, он спит.
И тут Лазар снова почувствовал, что все кончено. Теперь умер его пес, им овладела безграничная скорбь, отчаяние, словно все в жизни рухнуло. Эта смерть напомнила о другой недавней кончине — и он страдал не меньше, чем когда шел по двору за гробом матери. Все связанное с матерью исчезало; теперь он терял ее навеки. Всколыхнулись затаенные муки всех этих месяцев, ночи с мучительными кошмарами, прогулки на маленькое кладбище, страхи перед небытием, перед разлукой навсегда.
Послышался шорох; Лазар обернулся и увидел, что Минуш на соломе как ни в чем не бывало занималась своим туалетом. Скрипнула дверь, и вошла Полина, терзаемая таким же беспокойством, как и Лазар. При виде ее он опять разрыдался и, хотя он всегда из какой-то нелепой стыдливости скрывал скорбь о матери, крикнул:
— Господи, господи! Она так любила его!.. Ведь она взяла его совсем маленьким, выкормила его, а он бегал за ней по всему дому!
Потом Лазар добавил:
— И его уж нет, мы слишком одиноки!
Слезы навернулись на глаза Полине. Она наклонилась, чтобы взглянуть на беднягу Матье при тусклом свете свечи. Она даже не пыталась утешить Лазара, только безнадежно махнула рукой, чувствуя себя и ненужной и беспомощной.
Причиной меланхолии Лазара была скука, гнетущая, непрерывная скука, которая вытекала из всего, как мутная вода из отравленного источника. Скуку вызывал отдых, работа, ему надоели окружающие, а больше всего он сам, Лазар, во всем винил свое безделье и в конце концов даже начал стыдиться его. Не позор ли, что молодой человек его возраста теряет лучшие годы в этой дыре, в Бонвиле? До сих пор у него хоть были причины; теперь уже ничто не удерживает его здесь, и он презирал себя за свою никчемность, за то, что живет на иждивении родных, хотя сами они едва сводят концы с концами. Он обязан заработать для них состояние, ведь он дал слово. Неужели он признает себя банкротом? Разумеется, Лазар по-прежнему строил множество планов на будущее, задумывал грандиозные предприятия, надеялся разбогатеть с молниеносной быстротой. Но у него не хватало мужества перейти от мечты к делу.
— Так дальше длиться не может, — говорил он часто Полине, — мне необходимо работать. Я хотел бы основать газету в Кане.
И всякий раз она отвечала: