— Да, при семи процентах в месяц с закладной на еще не родившегося теленка, — сказал молодой солдат, ехавший на юг в отпуск.
Все рассмеялись.
— Пойдет он в Бенарес? — спросил лама.
— Конечно. Иначе зачем бы мы пришли сюда? Входи, а то останемся здесь! — крикнул Ким.
— Смотрите! — пронзительно крикнула девушка из Амритцара. — Он никогда не бывал в вагоне. О, посмотрите на него!
— Ну, поможем, — сказал земледелец, протягивая большую смуглую руку и втаскивая ламу. — Вот как это делается, отец.
— Постой, я сяду на пол. По правилам нельзя сидеть на скамейке, — сказал лама, — к тому же мне тесно.
— Я скажу, — начал ростовщик, поджимая губы, — что нет ни одного правила благочестивой жизни, которого не нарушали бы эти поезда. Например, нам приходится сидеть рядом с представителями разных каст и со всяким народом.
— Да, и, по большей части, с самыми бесстыдными, — сказала жена, грозно смотря на девушку из Амритцара, делавшую глазки молодому сипаю.
— Я говорил, что можно было бы ехать на повозке по дороге, — сказал муж, — и сохранить немного денег.
— Да, и истратить вдвое больше того, что мы выгадали на еде. Это было переговорено десять тысяч раз.
— Да, и десятью тысячами языков, — проворчал он.
— Бог да сохранит нас, бедных женщин. Нам нельзя уже и говорить. Ого! Он из тех, которые не могут ни говорить с женщиной, ни смотреть на нее. — Лама, подчиняясь своим правилам, действительно не обращал на нее ни малейшего внимания. — А ученик его похож на него?
— Нет, матушка, — быстро ответил Ким. — В особенности если женщина красива и, главное, милосердна к голодным.
— Ответ, достойный нищего, — со смехом сказал сейк. — Сама вызвала его, сестра! — Ким протянул руки с мольбой.
— А куда ты отправляешься? — спросила женщина, протягивая ему половину пирога, вынутого из пропитанного жиром свертка.
— В Бенарес.
— Вероятно, фокусники, — высказал предположение молодой солдат. — Не покажите ли каких-нибудь фокусов для времяпровождения? Почему не отвечает этот желтолицый старик»?
— Потому, — смело ответил Ким, — что он святой человек и размышляет о вещах, скрытых от тебя.
— Это, может быть, и хорошо. Мы — сейки из Лудианы, — проговорил он звучным голосом, — не утруждаем свои головы мудростями. Мы сражаемся.
— Сын моей сестры — наук (капрал) в этом полку, — спокойно сказал ремесленник-сейк. — Там есть также и отряды догров. — Солдат яростно взглянул на него (потому что догры принадлежат к другой касте, чем сейки), а банкир захихикал.
— Для меня все они равны, — сказала девушка из Амритцара.
— Этому можно поверить, — злобно прошипела жена земледельца.
— Но все, кто служат сиркару с оружием в руках, составляют как бы братство. Есть братство касты, но кроме него, — она застенчиво оглянулась вокруг, — есть братство пультона — полка, не правда ли?
— Мой брат служит в полку джатов, — сказал земледелец. — Догры хорошие люди.
— Твои сейки были, по крайней мере, такого мнения, — сказал солдат, угрюмо поглядывая на спокойного старика в углу. — Твои сейки думали так, когда два наших отряда около трех месяцев тому назад помогли им у Пирцай-Коталя.
Он рассказал историю пограничной стычки, в которой отличились отряды догров, принадлежавшие полку сейков из Лудианы.
Девушка из Амритцара улыбнулась — она поняла, что он рассказывал, надеясь получить ее одобрение.
— Увы! — проговорила жена земледельца, когда солдат закончил рассказ. — Итак, их села были сожжены, а их маленькие дети остались без крова?
— Они предали поруганию наших мертвецов. Они заплатили большую цену после того, как мы, сейки, проучили их. Что это, Амритцар?
— Да, и тут прорежут наши билеты, — сказал банкир, роясь в своем поясе.
Свет бледнел при свете зари, когда пришел кондуктор. Проверка билетов идет очень медленно на Востоке, потому что пассажиры прячут свои билеты в самые неподходящие места. Ким показал свой билет, и ему сказали, что он должен выйти на этой станции.
— Но ведь я еду в Умбаллу, — возражал он. — Я еду с этим святым человеком.
— Можешь ехать, куда тебе угодно; мне нет дела до этого. Но билет твой действителен только до Амритцара. Выходи.
Ким разразился потоком слез, доказывая, что лама для него и отец, и мать, что он поддержка старости ламы и что лама умрет без него. Все пассажиры просили кондуктора сжалиться над Кимом, особенно красноречив был банкир, но кондуктор выгнал Кима на платформу. Лама моргал глазами: он не понимал, в чем дело, а Ким громко кричал и плакал, стоя на платформе у окна купе.