Стога
Менестрель атомный,
галстучек-шнурок...
Полечка — мадонной?
Как Нью-Йорк?
Что ж, автолюбитель,
ты рулишь к стогам,
точно их обидел
или болен сам?
Как стада лосиные,
спят
стога.
Полыхает Россия,
голуба и строга.
И чего-то не выразив,
ты стоишь, человек,
посреди телевизоров,
небосклонов, телег.
Там — аж волосы дыбом! —
разожгли мастера
исступленные нимбы,
будто рефлектора.
Там виденьем над сопками
солнцу круглому вслед
бабка в валенках стоптанных
крутит велосипед...
Я стою за стогами.
Белый прутик стругаю.
«Ах, оставьте,— смеюсь,
Я без вас разберусь!»
Нас любили и крыли.
Ты ж, Россия, одна,
как подводные крылья,
направляешь меня.
1961
Эпитафия
Брат,
не загадывай на завтра!
«Автор умер», — думал Барт.
«Умер Барт», — подумал автор.
1980
* * *
Мы писали историю
не пером — топором.
Сколько мы понастроили
деревень и хором.
Пахнут стружкой фасады,
срубы, башни, шатры.
Сколько барских усадеб
взято в те топоры!
Сотрясай же основы!
Куй, пока горячо.
Мы последнего слова
не сказали еще.
Вздрогнут крыши и листья.
И поляжет весь свет
от трехпалого свиста
межпланетных ракет.
1959
Мотогонки по вертикальной стене
Н. Андросовой
Завораживая, манежа,
свищет женщина по манежу!
Краги —
красные, как клешни.
Губы крашеные — грешны.
Мчит торпедой горизонтальною,
хризантему заткнув за талию!
Ангел атомный, амазонка!
Щеки вдавлены, как воронка.
Мотоцикл над головой
электрическою пилой.
Надоело жить вертикально.
Ах, дикарочка, дочь Икара...
Обыватели и весталки
вертикальны, как «ваньки-встаньки».
В этой, взвившейся над зонтами,
меж оваций, афиш, обид,
сущность женщины
горизонтальная
мне мерещится и летит!
Ах, как кружит ее орбита!
Ах, как слезы к белкам прибиты!
И тиранит ее Чингисхан —
замдиректора Сингичанц...
Сингичанц: «Ну, а с ней не мука?
Тоже трюк — по стене, как муха...
А вчера камеру проколола... Интриги...
Пойду напишу по инстанции...
И царапается, как конокрадка».
Я к ней вламываюсь в антракте.
«Научи,К— говорю,К— горизонту...»
А она молчит, амазонка.
А она головой качает.
А ее еще трек качает.
А глаза полны такой —
горизонтальною
тоской...
1960
Длиноного
М. Таривердиеву
Это было на взморье синем —
в Териоках ли? в Ориноко? —
она юное имя носила —
Длиноного!
Выходила — походка легкая,
а погодка такая летная!
От земли, как в стволах соки,
по ногам
подымаются
токи,
ноги праздничные гудят —
танцевать,
танцевать хотят!
Ноги! Дьяволы элегантные,
извели тебя хулиганствами!
Ты заснешь — ноги пляшут, пляшут,
как сорвавшаяся упряжка.
Пляшут даже во время сна.
Ты ногами оглушена.
Побледневшая, сокрушенная,
вместо водки даешь крюшоны —
под прилавком сто дьяволят
танцевать,
танцевать хотят!
«Танцы-шманцы?! — сопит завмаг.К—
Ах, у женщины ум в ногах».
Но не слушает Длиноного
философского монолога.
Как ей хочется повышаться
на кружке инвентаризации!
Ну, а ноги несут сами —
к босанове несут,
к самбе!
Он — приезжий. Чудной как цуцик.
«Потанцуем?»
Ноги, ноги, такие умные!
Ну, а ночи, такие лунные!
Длиноного, побойся Бога,
сумасшедшая Длиноного!
А потом она вздрогнет: «Хватит».
Как коня, колени обхватит
и качается, обхватив,
под насвистывающий мотив...
Что с тобой, моя Длиноного?..
Ты — далеко.
1963