Морская песенка
Я в географии слабак,
но, как на заповедь,
ориентируюсь на знак —
Востоко-запад.
Ведь тот же огненный желток,
что скрылся за борт,
он одному сейчас — Восток,
другому — Запад.
Ты целовался до утра.
А кто-то запил.
Тебе — пришла, ему — ушла.
Востоко-запад.
Опять Букашкину везет.
Растет идейно.
Не понимает, что тот взлет —
его паденье.
А ты художник, сам себе
Востоко-запад.
Крути орбиты в серебре,
чтоб мир не зябнул.
Пускай судачат про твои
паденья, взлеты —
нерукотворное твори,
Жми обороты.
Страшись, художник, подлипал
и страхов ложных.
Работай. Ты их всех хлебал
большою ложкой.
Солнце за морскую линию
удаляется, дурачась,
своей нижней половиною
вылезая в Гондурасах.
1967
* * *
Р. Щедрину
В воротничке я —
как рассыльный
в кругу кривляк.
Но по ночам я — пес России
о двух крылах.
С обрывком галстука на вые,
и дыбом шерсть.
И дыбом крылья огневые.
Врагов не счесть...
А ты меня шерстишь и любишь,
когда ж грустишь —
выплакиваешь мне, что людям
не сообщить.
В мурло уткнешься меховое,
в репьях, в шипах...
И слезы общею звездою
в шерсти шипят.
И неминуемо минуем
твою беду
в неименуемо немую
минуту ту.
А утром я свищу насильно,
но мой язык —
что слезы слизывал России,
чей светел лик.
1967
Испытание болотохода
По болоту,
сглотавшему бак питательный,
по болотам, болотам, темней мазута, —
испытатели! —
по болотам Тюменским,
потом Мазурским.
Благогласно имя болотохода!
Он, как винт мясорубки, ревет паряще.
Он — в порядочке!
Если хочешь полета — учти болота.
...по болотам — чарующим и утиным,
по болотам, засасывающим к матери,
по болотам,
предательским и рутинным, —
испытатели!..
Ах, водитель Черных, огненнобородый:
«Небеса — старо. Полетай болотом!»
...Испытатели! —
если опыт кончится катастрофой,
под болотом,
разгладившимся податливо,
два баллона и кости спрессует торфом...
Жизнь осталась, где суша и коноплянки,
и деревни на взгорьях — как кинопленки,
и по осени красной, глядя каляще,
спекулянтку «опер» везет в коляске.
Не колышется монументальная краля,
подпирая белые слоники бус.
В черный бархат обтянут клокочущий бюст,
как пианино,
на котором давно не играли.
По болотам,
подлогам,
по блатам,
по татям —
испытатели! —
по бодягам, подплывшим под подбородок, —
испытатели —
испытатели —
испытатели —
испытатели —
испытатели —
испытатели —
пробуксовывая на оборотах.
А на озере Бисеровом — охоты!
Как-то самоубийственно жить охота.
И березы багрово висят кистями,
будто раки трагическими клешнями.
Говорит Черных: «Здесь нельзя колесами,
где вода, как душа, обросла волосьями.
Грязь лупить —
обмазаться показательно.
Попытаемся по касательной!»
Сквозь тошнотно кошачий концерт лягушек,
испытатели! —
по разлукам, закатным и позолотным,
по порогам, загадочным и кликушным,
по невинным и нужным в какой-то стадии,
по бессмертным,
но все-таки по болотам!
По болоту, облу, озорну, — спятите!..
По болотам, завистливым и заливистым,
по трясинам,
резинам,
годам —
не вылезти —
испытатели!
По болотам — полотнищам сдавшихся армий,
замороженной клюквой стуча картинно,
с испытаний,
поборовши, Черных добредет в квартиру.
И к роялю сядет, разя соляркой,
и педаль утопит, как акселератор,
и взревет Шопен болевой балладой
по болотам —
пленительным и проклятым!
1967