Да здравствуют прогулки в полвторого,
проселочная лунная дорога,
седые и сухие от мороза
розы черные коровьего навоза!
1970
* * *
Память — это волки в поле,
убегают, бросив взгляд, —
как пловцы в безумном кроле,
озираются назад!
1972
Время на ремонте
Как архангельша времен
на часах над Воронцовской
баба вывела: «Ремонт»,
и спустилась за перцовкой.
Верьте тете Моте —
Время на ремонте.
Время на ремонте.
Медлят сбросить кроны
просеки лимонные
в сладостной дремоте.
Фильмы поджеймсбондили.
В твисте и нервозности
женщины — вне возраста.
Время на ремонте.
Снова клеши в моде.
Новости тиражные —
как позавчерашние.
Так же тягомотны.
В Кимрах именины.
Модницы в чулках,
в самых смелых «мини» —
только в челочках.
Мама на «Раймонде».
Время на ремонте.
Реставрационщик
потрошит да Винчи.
«Лермонтов» в ремонте.
Гаечки там подвинчивают.
«Я полагаю, что пара вертолетов
значительно изменила бы ход Аустерлицкого сражения.
Полагаю также, что наступил момент
произвести
девальвацию минуты.
Одна старая мин. равняется 1,4 новой. Тогда,
соответственно, количество часов в сутках
увеличится, возрастет производительность
труда, а в оставшееся время мы сможем петь...»
Время остановилось.
Время 00 — как надпись на дверях.
Прекрасное мгновенье, не слишком ли ты
подзатянулось?
Которые все едят и едят,
вся жизнь которых — как затянувшийся
обеденный перерыв,
которые едят в счет 1995 года,
вам говорю я:
«Вы временны».
Конторские и конвейерные,
чья жизнь — изнурительный
производственный ритм,
вам говорю я:
«Временно это».
Которая шьет-шьет, а нитка все не кончается,
которые замерли в 30 м от финиша
со скоростью 270 км/никогда,
вам говорю я:
«Увы, и вы временны...»
«До-до-до-до-до-до-до-до» — он уже продолбил клавишу,
так что клавиша стала похожа на домино
«пусто-один» —
«до-до-до»...
Прекрасное мгновенье,
не слишком ли ты подзатянулось?
Помогите Время
сдвинуть с мертвой точки.
Гайки, Канты, лемехи,
все — второисточники.
Не на семи рубинах
циферблат Истории —
на живых, любимых,
ломкие которые.
Может, рядом, около,
у подружки ветреной
что-то больно екнуло,
а на ней все вертится.
Обнажайте заживо
у себя предсердие,
дайте пересаживать.
В этом и бессмертие.
Ты прощай, мой щебет,
сжавшийся заложник,
неизвестность щемит —
вдруг и ты заглохнешь?
Неизвестность вечная —
вдруг не разожмется?
Если человечное —
значит, приживется.
И колеса мощные
время навернет.
Временных ремонтщиков
вышвырнет в ремонт!
1967
Художник Филонов
С ликом белее мела,
в тужурочке вороненой,
дай мне высшую меру,
комиссар Филонов.
Высшую меру жизни,
высшую меру голоса,
высокую,
как над жижей,
речь вечевого колокола.
Был ветр над Россией бешеный,
над взгорьями городов
крутило тела повешенных,
как стрелки гигантских часов.
На столике полимеровом —
трефовые телефоны.
Дай мне высшую меру,
комиссар Филонов.
Сегодня в Новосибирске
кристального сентября
доклад о тебе бисируют
студенты и слесаря.
Суровые пуловеры
угольны и лимонны.
Дай им высшую веру,
Филонов!
Дерматиновый обыватель
сквозь пуп,
как в дверной глазок,
выглядывал: открывать иль
надежнее — на засов!
Художник вишневоглазый
леса писал сквозь прищур,
как проволочные каркасы
не бывших еще скульптур.
Входила зима усмейно.
В душе есть свои сезоны.
Дай мне высшую Смену,
Филонов.
Небо, кто власа твои расчесывает статные?
И воды с глубями?
По железнодорожному мосту идут со станции,
отражаясь в воде, как гребень с выломанными зубьями.
1967