1. Главная
  2. Книги
  3. Вознесенский Андрей Андреевич
  4. Собрание сочинений. Том 1. Первый лед
  5. Страница 71
Выбрать главу
Неумещающийся кончик торчал из затылка. Деревья лежали навзничь, как ветвистые озера, зато тени их стояли вертикально, будто их выре- зали ножницами. Они чуть погромыхивали от ветра, вроде серебра от шоколада. Глубина колодца росла вверх, как черный сноп прожектора. В ней лежало утонувшее ведро и плавали кусочки тины. Из трех облачков шел дождь. Они были похожи на пластмассовые гребенки с зубьями дождя. (У двух зубья торчали вниз, у третьего — вверх.) Ну и рокировочка! На место ладьи генуэзской башни встала колокольня Ивана Великого. На ней, не успев растаять, позвякивали сосульки. Страницы истории были перетасованы, как карты в колоде. За индустриальной революцией следовало нашеcтвие Батыя. У циклотрона толпилась очередь. Проходили профилактику. Их разбирали и собирали. Выходили обновленными. У одного ухо было привинчено ко лбу с дырочкой посредине вроде зеркала отоларинголога. «Счастливчик, — утешали его. — Удобно для замочной скважины! И видно и слышно одновременно». А эта требовала жалобную книгу. «Сердце забыли положить, сердце!» Двумя пальцами он выдвинул ей грудь, как правый ящик письменного стола, вложил что-то и захлопнул обратно. Экспериментщик Ъ пел, пританцовывая. «Е9 — Д4, — бормотал экспериментщик. — О, таинство творчества! От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Важно сохранить систему. К чему поэзия? Будут роботы. Психика — это комбинация аминокислот... Есть идея! Если разрезать земной шар по эква- тору и вложить одно полушарие в другое, как половинки яичной скорлупы... Конечно, придется спилить Эйфелеву башню, чтобы она не проткнула поверхность в районе Австралийской низменности. Правда, половина человечества погибнет, но за то вторая вкусит радость эксперимента!..» И только на сцене Президиум собрания сохранял полный порядок. 16 его членов сияли, как яйца в аппарате для просвечивания яиц. Они были круглы и поэтому одинаковы со всех сторон. И лишь у одного над столом вместо туловища торчали ноги подобно трубам перископа. Но этого никто не замечал. Докладчик выпятил грудь. Но голова его, как у целлулоидного пупса, была повернута вперед затылком. «Вперед, к новым победам!» — призывал докладчик. Все соглашались. Но где перед? Горизонтальная стрелка указателя (не то «туалет», не то «к новым победам!») торчала вверх на манер десяти минут третьего. Люди продолжали идти целеустремленной цепочкой по ее направлению, как по ступеням невидимой лестницы. Никто ничего не замечал. НИКТО Над всем этим, как апокалипсический знак, горел плакат: «Опасайтесь случайных связей!» Но кнопки были воткнуты острием вверх. НИЧЕГО Иссиня-черные брови были нарисованы не над, а под глазами, как тени от карниза. НЕ ЗАМЕЧАЛ. Может, ее называют Оза?

III

Ты мне снишься под утро, как ты, милая, снишься!.. Почему-то под дулами, наведенными снизу. Ты летишь Подмосковьем, хороша до озноба, вся твоя маскировка — 30 метров озона! Твои миги сосчитаны наведенным патроном, 30 метров озона — вся броня и защита! В том рассвете болотном, где полет безутешен, но пахнуло полетом, и — уже не удержишь. Дай мне, Господи, крыльев не для славы красивой — чтобы только прикрыть ее от прицела трясины. Пусть еще погуляется этой дуре рисковой, хоть секунду — раскованно. Только пусть не оглянется. Пусть хоть ей будет счастье в доме с умным сынишкой. Наяву ли сейчас ты? И когда же ты снишься? От утра ли до вечера, в шумном счастье заверчена, до утра? поутру ли? — за секунду от пули.
~ 71 ~