Вопрос. Как вы написали свою новую повесть «Сирень цветет»[82]? По вдохновению?
Ответ. Это большая повесть, больше двух печатных листов. Я не могу сказать, что она вся целиком была написана по вдохновению. В основном она написана в большом творческом подъеме. Но какие-то ее части написаны техникой.
Вопрос. При выборе сюжета вы используете газеты?
Ответ. Очень часто. 30–40 процентов сюжетов маленьких рассказов брались из газет, если не целиком, то отталкиваясь от какой-нибудь детали газетного сюжета.
Вопрос. Скажите, сколько лет потребовалось вам на приобретение техники, чтобы писать без вдохновения?
Ответ. Первые два-три года я работал, не владея никакой техникой, я старался писать в те моменты, когда мне хотелось писать, когда у меня была просто потребность писать. В такие моменты я писал без ошибок, не имея техники. В дальнейшем, в связи с такой работой, я кое-чему научился. Потом я чаще и чаще пробовал писать, когда мне и не хотелось, причем эта работа была наиболее для меня поучительна.
Вопрос. Вы сказали, что стараетесь писать так, чтобы примерно на одной высоте держать ваши рассказы. Как это понять?
Ответ. Бывает, что писатель написал прекрасную повесть, но наряду с этим у него есть совершенно отвратительный, неинтересный, бессодержательный рассказ. Это значит, что человек написал хорошую повесть, когда у него было вдохновение. А рассказ он написал, когда вдохновения не было, и вот без знания и техники у него и получилась посредственная вещь. А техника помогла бы и тут достигнуть приличного результата. Техникой лично я стараюсь достичь такого качества товара, какой выходит из-под пера при самом большом вдохновении. Но это, конечно, трудно. И для этого требуется большая работа.
Вопрос. Как обстоит дело у вас с черновиками, в которых имеются ваши рассказы, сохраняете ли вы их или возвращаетесь к ним, если имеется приблизительно одинаковый сюжет?
Ответ. Обычно бывает так: я написал рассказ в черновике. Во время переписки я исправляю, заменяю, отделываю, но чтобы я снова возвращался к черновикам — этого мне, конечно, не приходилось.
Вопрос. Какая главная задача лежит на писателе в наше время, особенно партийце?
Ответ. Я не берусь говорить об обязанностях, которые несет партиец. Но вообще перед писателем наших дней, по моему мнению, стоит такая задача: необходимо научиться писать так, чтобы возможно большее количество людей понимало его произведения. Необходимо массу заинтересовать литературой. А для этого нужно писать ясно, кратко и со всей возможной простотой.
Вот, на мой взгляд, основная задача, которая стоит перед современным писателем.
[Автобиография]
Я начал писать рассказы, когда мне было девять лет.
До 25 лет я писал изредка. Иной раз не писал годами. Но стремление к литературной работе было почти всегда.
Стало быть, я имел за плечами пятнадцатилетний опыт, когда после революции начал работать как профессионал.
Я сразу столкнулся с труднейшей задачей — писать для новой страны, для новых, еще неизвестных читателей.
Судя по письмам, которые я получал, многие думали, что я пишу с необычайной легкостью, просто так, как поет птица. Как Маяковский говорил: «Разжал уста и вот — пожалуйста»[83].
Это, конечно, было далеко не так.
Обычно, правда, я писал рассказы легко. Но по временам, когда я искал новую форму или новый жанр, — я сталкивался с необычайными трудностями. Такие, например, трудности мне пришлось одолеть в начале моей работы.
Первые мои литературные шаги после революции были ошибочны. Я начал писать большие рассказы в старой форме и старым, полустертым языком, на котором, правда, и посейчас еще иной раз дописывается большая литература.
Только через год, пожалуй, я понял ошибку и стал перестраиваться по всему фронту. Эта ошибка была естественна. Я родился в интеллигентной семье. Я не был, в сущности, новым человеком и новым писателем. И некоторая моя новизна в литературе была целиком моим изобретением.
Мне много пришлось поработать над языком. Весь синтаксис надо было круто менять, чтобы сделать литературную вещь простой и доступной новым читателям. Доказательством того, что я не ошибся, были очень высокие тиражи моих книг. Стало быть, язык, который я взял и который, на первых порах, казался критике смешным и нарочно исковерканным, был, в сущности, чрезвычайно простым и естественным.
82
«
83