Конан Дойль не искал обособленности, не знал внутреннего отъединения. Напротив, писатель постоянно оставался «на улице», на людях. И если он подчас отстаивал некую свою позицию, то опять-таки в пределах общего потока, не сопротивляясь ему. Убеждая отправить его на фронт в возрасте пятидесяти пяти лет, Конан Дойль ссылался, в частности, на то свое преимущество, что у него еще достаточно мощный голос, чтобы увлечь за собой солдат.
«Железный» Киплинг, также склонный мыслить государственно, — и тот предпочитал иногда остаться в стороне. Конан Дойль же все время здесь, «на улице», на людях. Он убеждал и разубеждал в чем-то правительство, спорил с генералами, воевал с судьями, писал в газеты, конфликтовал с собратьями по перу, и, тем не менее, он оставался с ними. В то же время в своих демократических симпатиях Конан Дойль был осторожен, предпочитая не переходить известной грани. Сословный дух жил в нем также неистребимо. Они различались в этом смысле с Уэллсом. Создателю «Машины времени» была свойственна простота обращения, в нем не сквозило и намека на снобизм. «Вы, кажется, играли некогда в крикет в Липхуке?» — спросил он однажды Конан Дойля. Тот отвечал утвердительно. «А не приходилось вам замечать старика, профессионала, содержателя площадки?» Конан Дойль вспомнил и старика. «Это был мой отец», — добавил Уэллс. Конан Дойль был шокирован.
Однако когда речь шла о солдатской или хотя бы спортсменской спайке, тут Конан Дойль оставался «обыкновенным человеком», готовым разделить общую участь.
В нем жил решительный, органичный, проникающий всю его натуру оптимизм, и символично, что после его смерти был найден конверт с записями, где говорилось: «Я не страшусь того зла, которое способен мне причинить человек».
Но, должно быть, испытания военных лет все-таки пошатнули Конан Дойля. Во всяком случае, именно на исходе войны он как бы в поисках выхода из гнетущего настроения обращается к спиритизму. Этот ясный, реальный человек интересуется вдруг такими сочинениями, как книга Мейерса «Человеческая личность и ее дальнейшая жизнь после телесной смерти». Французский биограф Конан Дойля — Пьер Нордон, единственный, кому удалось получить доступ к неопубликованным семейным архивам писателя, называет вопрос, связанный с этой стороной его жизни, «деликатным». Тут в самом деле есть, вероятно, глубоко личные мотивы. Рафаэль Сабатини, автор «Одиссеи капитана Блэда», рассказывал, что, когда у него погиб в автомобильной катастрофе сын, Конан Дойль советовал ему искать утешения в спиритизме.
Личные мотивы, особенно гибель близких людей, повлияли на умонастроение писателя, однако не без воздействия других основательных причин. Конан Дойля тревожило нарастание социальных противоречий и классовых конфликтов, он пережил определенный внутренний кризис, когда почувствовал, что над буржуазным существованием нависла угроза решительных потрясений, а он не видит приемлемого для его убеждений реального выхода. Повышенный интерес к спиритизму связан с этим его состоянием. На это указывают, в частности, и произведения художественной фантастики, написанные Конан Дойлем к концу его жизни.
В 1924 году Конан Дойль издал свои собственные «Воспоминания и приключения». В 1929 году вышла его научно-фантастическая повесть «Маракотова бездна».
В начале 20-х годов Конан Дойль съездил в Австралию, а всего за год до кончины — снова в Южную Африку и Норвегию с лекционным турне. По возвращении из Осло он уже не в силах был добраться домой без посторонней помощи. «Старый конь долго тащил тяжелый воз. Но за ним был хороший уход. Надо, чтобы недель шесть он постоял в конюшне, да еще на шесть месяцев пустить его на траву, и он снова отправится в путь» — так рассуждали у Конан Дойля врачи — «ветеринары», изображенные писателем тут же на картинке. Однако путь «старого коня» непреодолимо шел под уклон. И рисунок — больной в постели — с датой «1930» оказался последним. Конан Дойля в этом году не стало.
Посмертная жизнь «создателя Шерлока Холмса» сложилась в общем столь же удачливо, как быстро и естественно росла прижизненная слава Конан Дойля. Шерлок Холмс и его спутник доктор Уотсон соперничали в популярности среди читателей с персонажами Шекспира и Диккенса. Речь не шла о том, чтобы поставить самого Конан Дойля в один ряд с действительными гигантами английской литературы, но эти два его героя в самом деле казались лицами реальными, убедительно живыми, как мистер Пиквик и Сэм Уэллер. И если англичане хорошо помнят, что Хэмпстедские пруды в Лондоне — это те самые, где члены Пиквикского клуба изучали жизнь колюшки, то не менее прочно сохранились в национальной памяти названия улиц, отелей, связанных с именем Шерлока Холмса и его изысканиями. Показательно, что иногда говорят, будто обстановка кабинета знаменитого сыщика была перенесена с Бейкер-стрит в специальную мемориальную комнату «Клуба Шерлока Холмса» неподалеку от Скотленд-Ярда. Почему же «перенесена»? Разве жил когда-нибудь на Бейкер-стрит Шерлок Холмс? Трудно поверить, что нет. И это — лучшее свидетельство главной удачи писателя в его долгой жизни и деятельности.