— Вы подумали о вашем поручике Одзу, оставленном в штабе банды заложником?
— Жизнь его подлежит славному завершению во имя родины и микадо. Я завидую поручику Одзу. Прикажите поднять полк. Операцию можно считать законченной.
Приехавший хунхуз чинно расположился на цыновках, медленно достал из рукавов халата бумагу и спокойно ждал, пока Якуяма закончит свой тихий разговор с командиром. Потом он произнес тонким, искусственным голосом старого царедворца, какими их изображают актеры:
— Почтенный, всеми уважаемый покровитель и отец наш Миу Дан-цзыр благодарит вас за гостеприимство и за подарок…
— Что он бормочет? — спросил Якуяма командира полка. — Я никак не привыкну к местному говору.
…Я имею в виду поручика Одзу, — продолжал хунхуз.
— Это — не Миу Дан-цзыр, — командир полка вежливо улыбнулся японскому советнику. — Он сам не будет у нас? — быстро спросил командир у хунхуза.
— Он посетил вас, господин офицер. Возрасту его простительна усталость. Тем более, что деловые вопросы требуют очень долгого обсуждения. Я позволю своему слабому разуму изложить условия моего покровителя.
Командир полка, вздрогнув, поглядел на советника. Тот молчал.
— Господин поручик Одзу оценен нами в пятнадцать пулеметов и сто тысяч патронов к ним. Молодость послужила ему на пользу, за капитана Амори мы взяли, как вы помните — тысячу винтовок и пятьдесят тысяч долларов, но капитан был штабным офицером. Господина Одзу мы ценим дешевле, хотя он и сын вашего генерала. После выкупа Одзу мы уведем своих людей и оставим вам красных, как будет условлено. Другие вопросы, требующие нашего обсуждения…
— Какие вопросы? — машинально спросил Якуяма.
— Вопросы чувства, господин офицер. Человек, подаривший вам правое ухо, сын уважаемого Миу Дан-цзыра. Ваш поступок относительно левого его уха требует дружеского рассмотрения. Я, недостойный писец харбинского банка, жду вашего всемилостивейшего ответа, — закончил старик, снимая и складывая очки.
За стеной полковой адъютант с казначеем составляли проект донесения.
— «Мы были взяты в кольцо, но пробились…» — писал адъютант.
Казначей водил пальцем по грязному длинному циркуляру.
— Сказано, что «если часть, будучи окружена хунхузами, пробилась и уничтожила шайку, то выдается награда от двухсот до пятисот долларов», — читал он.
— Мы пробились, рассеяв противника, — говорил адъютант. — Посмотри, сколько за это?
— За это нет ничего… Пробились и уничтожили… — в этом случае от двухсот…
— Но перед нами красные… Красные не хунхузы…
— Нет, тут про это ничего не сказано… Совершенно ни одного слова…
— Мгм… Придется записать так: «Полное уничтожение противника было затруднено незнакомством с местностью…»
— Да, верно. А то уши есть, а трофейных винтовок нету. Теперь подсчитаем: ушей двести восемьдесят два, каждое по десять долларов, итого две тысячи восемьсот двадцать… Трое раненых пленных…
— Почем они, посмотрим, — сказал адъютант.
— «За убитого главаря шайки от двухсот до десяти тысяч. За каждого убитого хунхуза десять долларов, за каждого пленного особо…»
— Особо, значит, ничего, — сказал адъютант. — Лучше им обкарнать уши — все-таки двадцать долларов… Ну, что еще?
— «За исправную винтовку, захваченную у хунхузов, тридцать долларов…»
— Дальше.
— «За каждый револьвер…»
— Дальше, дальше.
— «За каждый ружейный патрон три цента».
— Стой. У нас маленькая экономия в патронах за эти дни… Тысяч двадцать… Я показал их в ведомости израсходованными… просто ошибка.
— А-а. Значит плюс шестьсот долларов. Все-таки.
— Ну, это пустяки. Главное — этот старый подлец, который в наших руках. Верных пятьдесят тысяч.
— С тех пор, как ввели хозяйственные расчеты в военные операции, и хороший бухгалтер может вылезти в полководцы. Приход — лучший показатель победы. Я бы только ввел премию за взятие территории, с квадратного километра.
— Ну, это сложно. Не таскать же с собой землемеров…
В это время дверь отлетела в сторону. Старый хунхуз, распластавшись в воздухе, вылетел из комнаты капитана.
— Мне восемьдесят два года, и все суды, какие есть в Китае, уже судили меня, — сказал он, поднимаясь с пола. — Мне все равно. Все суды Китая уже судили меня.
Декабрь
Шестьдесят самолетов шли на Восток к океану.
Чист и легок воздух. Рыжая, фазаньей расцветки, земля с подмерзшими травами, не утерявшими кровяного цвета, звенит, как жестяной могильный венок на ветру. По утрам на деревьях сушатся фазаны, сидя огненными букетами на серых ветвях. Мороз и пыль. Можно отморозить нос и загореть одновременно.