— Но зачем, господин Мурусима, нам эти консервы из бездеятельных шпионов, которые вы заготовляете вот уже тридцать лет? Зачем мне ваши десять тысяч парикмахеров, ставших контрабандистами и жуликами, если понадобится всего десять человек политических деятелей? И не на десять лет, а на десять месяцев? Вы делаете шпионов, которых некуда будет девать. Нехорошо, если в Корее будет десять или двадцать тысяч шпионов. Это опасно и не производительно — так делать шпионов. Дайте мне десять вождей и прогоните десять тысяч рабов.
— Якуяма, мысль ваша полна неправильности. Рабы нужны, вождей не должно быть. Моя линия — делания рабов. Я уже обращал ваш взгляд на ламаизм. Милейшее вероучение! Оно гласит: нельзя убивать никого, даже насекомых. Распространяйте это учение, Якуяма. Пусть вся Монголия исповедует ламаизм! Да здравствует ламаизм! Распространяйте его пятьдесят лет подряд. Из двух членов семьи один обязательно должен быть ламой, говорит это вероучение. Да, да. Один из двух сыновей обязательно должен быть ламой, дорогой Якуяма. Кричите: лама не должен иметь семьи, должен отдаться молитвам и чтению святых книг; лама не должен иметь хозяйства и освобождается от военной службы. Распространяйте, прошу вас, это учение, потому что уже и сейчас почти половина мужского населения Монголии — ламы, они не занимаются ни войной, ни хозяйством, ни политикой, ни торговлей. Они сидят на шее народа и молятся. Да здравствует ламаизм! Я хочу, чтобы все монголы превратились в лам, и я привезу наших ребят из Хоккайдо, двоих на каждого ламу, и они покажут, что такое Япония.
Они спорили, с каждым словом все больше ненавидя и презирая друг друга.
Мурусима видел в Якуяме молодого тщеславного карьериста, бездельника с опасным образом мыслей, а Якуяма считал Мурусиму мелким торгашом, отставшим от жизни и глупо уверенным, что его парикмахеры, прачки и газетчики, от которых он имеет доход, действительно пригодятся со временем.
«Тридцать лет удит рыбу в свое ведро и уверен, что это патриотизм, — думал Якуяма, улыбаясь и кланяясь Мурусиме. — Это героизм наших старых шпионов, по двадцать лет торгующих на базаре старьем и имеющих диплом генерального штаба, это героизм мелких рантье. Они просят милостыню, а чины им идут, ордена идут. А торговля опием или старьем имеет к тому же свои доходы».
Разругавшись, Мурусима и Якуяма, однако, не оставляли друг друга ни на минуту. Никто из двоих не выходил из дома. Казалось, они боялись выпустить один другого из поля зрения, чтобы не обвинить в предательстве.
Якуяма раскрыл книгу, а Мурусима сел составлять карту агентурной сети и вслух шептал свои отзывы о многих советских людях:
— Зверичев любит старожилов-китайцев, человек с большим кругозором.
— Убить, — говорит Якуяма.
— Луза — очень активный старик, дружит с китайскими партизанами.
— Убить, — говорит Якуяма. — Оставьте в живых только дрянь и мусор, всех остальных надо под маузер. Плевал я на Россию на веки веков.
Мурусима говорил:
— Конъюнктурный вы человек, легкий мотылек, Якуяма.
— Напротив, ненависть моя навеки. Красные — мои враги, как змеи, кусают они меня или нет.
— Убивая, вы только делаете их более осторожными.
— Но зато и сам я делаюсь более смелым и более опытным. Их надо уничтожить. Поняли?
— Якуяма, вы — позёр. Тоже нашелся революционер, читает Троцкого!
— Вы же окончили в свое время духовную семинарию, Мурусима, и были даже православным попом. Теперь наша профессия не нужна, а Троцкий — это Ницше разведки, апостол паники и провокации.
— Ницше? — переспросил рассерженный Мурусима, старый поклонник германской идеалистической философии.
— Выше, выше! Шульмейстер, Гейнце, Троцкий — три мужа, три шпиона. Читайте Троцкого. Забудьте свои акафисты.
— Это все теория, — закричал Мурусима. — Господи Иисусе, это одна теория, а я практик, я имею дело во времени.
— Не надо сидеть двадцать лет в тайге, чтобы сказать, что этот ваш Зарецкий — дурак. Когда я читаю о пяти выговорах ему за срыв лесорубки, я говорю: живи пока. Вот и все. Он не мой агент, но он делает мое дело бесплатно. Чем это плохо?