Тот отрицательно покачал головой.
— Это будет иметь значение при выборе наказания. Что вы намерены были предпринять? Взрыв мостов, поджог складов, убийство?
Проходчик отрицательно покачал головой.
Шлегель сказал ему:
— Если вы хотите казаться политическим, а не уголовным преступником, не теряйте времени зря. Даже если вы мелкий пограничный браконьер, вам нет никакого смысла молчать.
— Если вам доставит удовольствие, — я шел на совершение актов социального возмездия.
— В отношении кого именно?
— В отношении многих.
— Личная месть?
— Акт социальной защиты. Впрочем, отчасти и месть.
— За кого?
— За тех, кого вы убрали из жизни.
— Кого именно?
— Называть их всех — дело долгое.
— Не стесняйтесь, у нас есть время. Точнее, пожалуйста, — месть за кого?
— Я хотел бы, чтобы мой ответ считался последним и исчерпывающим, — за Россию.
— Вы действовали по доверенности ее представителей?
— Да, конечно.
— Кого именно?
— БРП, вы знаете.
— Эта ассоциация представляет государство? Точнее, пожалуйста.
— Она представляет лучших людей государства.
— Какого? Сколько их, этих представителей?
— Не имеет значения.
— Напротив… Когда вы приходите убивать людей, работающих по мандату сотен тысяч трудящихся, следует знать, от скольких миллионов вы являетесь делегатом.
— Я пришел не на урок политграмоты.
— Заметьте, вы не пришли, вас поймали.
— Не имеет значения.
— Разве?
Пауза. Шлегель берет со стола карту, найденную у проходчика, и внимательно изучает ее.
— Итак, БРП, — говорит он, — руководимое прибалтийским бароном Торнау, японским разведчиком Якуямой и литовским шулером Шпильманом, вы называете ассоциацией лучших людей вашего государства?
— Однако вы их хорошо знаете.
— Да. Не вы первый за этим столом. Итак, это лучшие люди вашего государства?
— Это люди моих убеждений. Довольно.
Пауза. Шлегель возвращается к изучению карты.
— Это у вас здесь что? Мост? — спрашивает он, стуча пальцем по карте.
— Да, — отвечает, прищурясь, проходчик. — Довольно точно, как по-вашему?
— Да, довольно точно. Итак, лучшие люди ваших убеждений выбрали для ответственного поручения вас, гражданина Льва, двадцати восьми лет. Чем вы объясняете такое доверие к себе со стороны руководства?
— Я патриот и не спрашиваю, почему посылают на смерть меня, а не другого.
— Ваш патриотизм основан на нежелании знать свою роль, так?
— Я этого не говорил. Я хочу только сказать, что я солдат и мне безразлично, почему мне доверяют больше, а другому меньше.
— Разве в такой организации, как ваша, не доверяют всем одинаково?
— Не знаю.
— Вы не интересовались этим?
— Нет.
— Но вы потребовали хотя бы объяснения вашей диверсии?
— Да.
— Вы получили указание, кого именно следует убрать и за что?
— Да.
— Например?
Проходчик отрицательно покачал головой, и Шлегель снова углубился в рассматривание карты, как человек, который ведет беседу без особого интереса и не торопится делать из нее выводы. Опыт подсказывал ему, что человек этот будет раскрыт, но как — этого Шлегель не знал еще сам. Иногда он не запоминал даже ответов проходчика, все свое внимание обращая пока на тон ответа, приучая себя к естественному ритму и складу речи подследственного. Ему нужно было приучить свой слух к манере его говора, чтобы уловить колебания, отклонения, задержки, какие произойдут впоследствии, когда дело дойдет до вопросов, имеющих большое значение.
— Можете ли вы мне сказать, какой точки зрения придерживается БРП на аграрный вопрос в Советском Союзе?
— Я этим не занимался.
— А какова ваша специальность?
— Я боевик.
— Точнее?
— Я боевик. Это должно быть понятно. Вы отлично знаете, что это такое.
— Наша партия имела боевую организацию, но никогда не содержала наемных убийц. Каждый поступок наших боевиков — политический акт, всесторонне объяснимый. Боевики нашей партии всегда знали, куда, зачем и для чего они идут на смерть.
— Знаю и я.
— У меня на этот счет сомнения.
— Мы казнили вашего Шлегеля. Помните?
— Как же.
— Мы казнили его как душителя народной свободы, как палача наших товарищей. Тот, кто пришел на его место, учтет это.
— Безусловно.
— Дамоклов меч, ежечасно, ежеминутно занесенный над ним, послужит ему в пользу. Нет-нет да и вздрогнет, нет-нет да и задумается над своей кровавой работой, а не довольно ли, а не время ли перестать?