К полудню командующий второй армией Накамура прибыл к границе. Одзу доложил, что танковый полк миновал четыре линии и впереди него все те же точки, гнезда снайперов, химические фугасы и ни одной живой человеческой фигуры. Гвардейцы Орисака и кавалеристы Када окружили Георгиевку, но линия подземной обороны еще держалась. Она крошила неутомимым огнем полковые обозы, дивизионные резервы и штабы, подвигавшиеся в хвосте ударной колонны.
Было без четверти двенадцать, 8 марта.
Сразу все замерло на переднем плане. Смолкли точки. Остановились пулеметы в лощинах. В быстро нахлынувшей тишине задумчиво и рассеянно зазвучали выстрелы снайперов.
Накамура глубоко вздохнул и, садясь в закрытый блиндированный ройс и приказывая ехать к Георгиевке, сказал:
— Наконец-то! Это было бессмысленное упорство с их стороны.
Дивизии, кравшиеся ползком между сопок, вскочили на ноги.
«Банзай, банзай!» — закричали десятки тысяч людей. Все бросились вперед, мимо точек, к двум шоссе на Георгиевку.
На холмах западнее Георгиевки, на берегу Суйфуна, взвились рыжеватые клубы пыли. Вздымая легкий настил над логовищами, вылезали из замаскированных ям танки красных. Круто нагнув свои плоские корпуса, они ринулись вниз, навстречу войскам Накамуры. То тут, то там подпрыгивал куст терновника или набок валилось дерево, и из-под них вылезала дымящаяся машина и неслась вниз, лая из орудий.
— Танки, — теперь их было уже штук двести, — гремя, катились в долину, давя японские цепи и прочесывая все пространство до реки огнем орудий и пулеметов.
Машины и люди перетасовались. Кое-где вспыхнула сухая трава. Неслышный ветер разметал дым. Все смешалось и сообща ринулось к реке.
Соединение Богданова стояло в лесу, восточнее этих позиций. Издали отряд напоминал молодой подлесок, взошедший на увалах, во множестве рассыпанных по ущельям. Ровно в полдень начальник укрепленного района, комдив Губер, подозвал к телефону полковника Богданова.
— Ходу, Богданов! — крикнул он осипшим, натруженным голосом.
— Есть ходу! — и, еще держа возле уха трубку, Богданов взмахнул рукой.
Тонкие деревца на спинах танков задрожали и зашевелились, как от легкого ветра. Сбросив шинель, Богданов вскочил в крайнюю с левого фланга машину, она рванулась вперед.
— Пора и тебе собираться, Василий Пименович! — крикнул он Лузе, лежавшему впереди со своими охотниками, на рассвете отошедшими с перевала. — И так задерживаемся, Василий Пименович.
Вокруг, готовясь к выходу пехоты, суетились пулеметчики с собаками и санитары в брезентовых комбинезонах, из карманов которых торчали гаечные ключи и еще какие-то большие и сложные инструменты.
Тут же приготовляли к работе баллоны с искусственной кровью для переливания.
Луза поднялся с земли, отряхнул куртку и поднял бинокль к глазам.
Поток танков широкой и крутой дугой несся с холмов в долину.
За танками торопились полки. Справа от Ольгинского — 57-й полк, краса голиковской дивизии, от берегов Суйфуна — сводные отряды колхозов переднего плана, партизаны и добровольцы, ближе к шоссе — третья и четвертая стрелковые дивизии.
Луза подтянул голенища сапог и легоньким охотничьим шажком побежал, ничего не говоря, из лесу.
Охотники бросились за ним врассыпную.
— Счастливой победы! — крикнул им вслед доктор и припал к неглубокой ямке в земле, где стоял телефон.
Четырнадцатая японская дивизия, потрепанная в ночном бою, из последних сил карабкалась на присуйфунские холмы. Богданов, вылетя с гребня на семидесяти танках, навалился через четверть часа на ее цепи. Он пропорол насквозь их тройную волну, разметал гнезда полевой артиллерии и, не задерживаясь, повалил навстречу седьмой, резервной, переходившей реку.
В машине Богданова стоял жаркий и душный грохот. Зловонный дым мотора, мешаясь с дымом орудия, заставлял сжиматься сердце. В ушах звенело от гула брони и страшной качки, которую претерпевала машина. Никакая сила не могла теперь задержать ее страшного бега. Казалось, что она сейчас разлетится на куски и полетит вниз бесформенными обломками.
Вдруг стало легче и свободнее уху, и быстрая волна свежего воздуха ворвалась в танк. Это была пробоина. Пулеметчик упал к ногам Богданова, в куполе башни мелькнула рваная щель, танк загудел, заскрежетал и, качнувшись в ужасном прыжке, еще быстрее понесся вниз. Становилось все светлее и прохладнее. Солнечные зайчики заиграли на металле. Казалось, за стенами танка светает.