Близ деревень виднелись баррикады из сырых кирпичей. Воздух ночи был вял, звуки шли в нем крадучись. Иногда раздавался крик грудного ребенка, и от этого крика, необъяснимого на поле сражения, сводило челюсти.
— Стой!
Ю спустился в землянку, еще только днем служившую убежищем для японских стрелков. Несколько мужчин спало в углу, на соломе. Матери кормили ребят. На крохотном огне что-то кипело в железных котлах. Ю заглянул в котел.
— Пули, — прошептала женщина, не поднимаясь с пола.
В котелке варился свинец для отливки пуль.
Потом Ю опять завернулся в одеяло и спал, покачиваясь на мягких подушках автомобиля, пока крики не разбудили его окончательно. Машина въезжала в штабную деревню.
Было темно, сыро и ветрено, но улицы полны народом. Из харчевен валил смрадный запах пищи.
Ю оставил машину и пошел пешком, расталкивая зевак. Командир с черной повязкой на лбу известен был каждому. Даже ребята, играя в войну, право повязать лоб тряпкой предоставляли лишь самому смелому.
Любопытные побежали впереди Ю, и он должен был двигаться, вытянув руки и легонько расталкивая настойчивых говорунов.
Крестьяне из дальних деревень, воевавшие много суток, тюковали навоеванное добро.
— Бойцы, думающие о себе, гибнут раньше всех, — сказал Ю, показывая на них. — Они ничего не понимают в военном деле.
Перед фанзою штаба все еще сохраняло следы японцев. Шум толпы обрывался на краю площади, как бы свалившись в пропасть без дна, а на площади, на высоком шесте висел вниз головой привязанный за ногу деревенский агитатор. Несколько далее, по обеим сторонам тенистого дерева, висели на концах веревки, переброшенной через сук, два партизана. Один едва касался земли, другой стоял, накренившись вперед в позе окаменевшего бегуна. Эти двое казнены были по способу «качелей» — игры, популярной у японских жандармов.
Делались петли на концах веревки, их затягивали на шеях двух красных. Веревка закидывалась на сук, чтобы ноги игроков едва достигали земли. «Тяните! — кричал офицер. — Кто перетянет — получит чистую».
Но вчера игра вышла забавнее ожидаемого: в игру послали двух односельчан, двух товарищей по отряду, и ни один из них не захотел стать убийцей другого. Они долго прыгали под веселый смех офицеров, пока не задохнулись.
Перед фанзою штаба командир Тай Пин показывал три японских танка «медиум» и тринадцать грузовиков с пробитыми моторами.
— У нас на таких собачках будут пахать землю, — объяснял он собравшимся и гарцевал на «медиуме». — Вот так, видите?
Он прицеплял к танку легонькие плужки и ковырял улицу под удивленные крики крестьян.
— Гирин возьмем — субботник сделаем. За один день гектаров триста вспашем.
— Делай! Делай! — орали люди, и какой-то сухонький и грязный старик, грозившийся выйти в сражение первым, карабкался внутрь танка, визжа и задыхаясь от переживаний.
Американец Лоу чалил на цепь плужки и сохи и вытягивал их за танком длинной вереницей.
— Давай! Давай!
К вечеру распахали — примера ради — землю гиринского губернатора и тут же, на свежей пашне, долго делили ее вдовам и сиротам.
На вечернем военном совете голоса разделились.
— Ждать нельзя, — говорил Чэн. — Пока в Гирине небольшой гарнизон, может, справимся. Если возьмем Гирин, многое будет облегчено. Здесь у японцев хранится пятьдесят тысяч тонн горючего и десятисуточный резерв боеприпасов.
Ю Шань стоял за то, чтобы распустить отряды, просочиться в город мелкими группами и действовать изнутри, как в харбинском железнодорожном сражении поступил Безухий.
Под именем харбинского железнодорожного сражения уже была известна в те дни забастовка рабочих и служащих Харбина. Она произошла в начале вторых суток войны. Безухий, глава антияпонской лиги в Харбине, так определил задачи стачки:
«Это народный протест против навязанной Советскому Союзу войны. Мы ставим целью парализовать работы японо-маньчжурского военного тыла. В паровозах погасить топки, снять тормоза с вагонов, убрать сигналы с путей, заклепать стрелки, прекратить связи между станциями и подготовить мосты к взрыву».
Харбин — база снабжения северного японского фронта — располагал к тому времени ста шестью паровозами и пятью тысячами девятьюстами двадцатью тремя товарными вагонами, платформами и цистернами. Через два часа после опубликования приказа Безухого все пять железных дорог, пересекающих город, сигнализировали о страшном бедствии. Диспетчеры загоняли воинские составы в тупики, стрелочники пускали маршрут на маршрут, дорожные мастера разбирали пути. Командовал сражением Ю Шань, специально приглашенный Безухим. Первый удар он нанес на подступах к Харбину. Маленькие станции всех пяти дорог превратились в окопы.