Но все это мелочи в сравнении с мерзкой привычкой некоторых безмозглых юнцов. Как-то один модный франт радостно остановил меня на улице и принялся с жаром о чем-то разглагольствовать, пока (совершенно неожиданно) мимо нас не прошла некая молодая красотка, с которой мой приятель не преминул раскланяться. По странной случайности это повторялось несколько раз за одну неделю, и всякий раз, после того как молодая леди исчезала из его поля зрения, красноречие моего приятеля мгновенно истощалось. Тут я догадался, что этот гнусный обманщик использовал меня в качестве выгодного фона, дабы в наилучшем ракурсе представить свою фигуру перед проходящей красавицей. Когда я раскусил его трюк, я, конечно, постарался с помощью разных маневров держать своего приятеля спиной к молодой леди, чтобы самому раскланиваться с ней. С той поры я заметил, что у желторотых юнцов это самый распространенный обычай: завидев в нескольких шагах от себя леди, с которой они хотят раскланяться и обратить на себя ее внимание, они с наигранным радушием обращаются к идущему навстречу приятелю, и тогда эта леди при всем желании не может их не заметить. Чаще всего их можно встретить на углу Калифорния- и Монтгомери-стрит. Их легко узнать по тем взглядам, которые они бросают по сторонам во время самого, казалось бы, оживленного разговора.
Кстати, о взглядах: по тому, как люди при встрече отвечают на ваш взгляд или, наоборот, избегают его, можно судить об их происхождении и воспитании. Как мудро отметил непререкаемый авторитет, у джентльмена «неизменно спокойные глаза». Он смотрит на все немного свысока, что указывает на сознание собственной силы и способность к самосозерцанию. Однако это не мешает ему спокойно и с достоинством наблюдать окружающих. Он не стремится обратить на себя ваше внимание, но и не избегает этого. Люди самодовольные и снобы всегда стремятся привлечь к себе внимание, скромные и застенчивые, наоборот, стараются держаться в тени. Есть люди, которые, встретив ваш взгляд, мгновенно меняют выражение лица, что независимо от того, выигрывает оно от этого или нет, свидетельствует о неприятной скрытности, словно они боятся как-нибудь выдать себя. Другие, напротив, смотрят вам в глаза без надобности вызывающе, и это обнаруживает в них не меньшую замкнутость. Выражение глаз обычно подтверждается и всем обликом. Характер людей очень ярко проявляется в том, как они держатся на улице. Вы можете быть уверены, что человек, идущий по самой середине тротуара, невозмутимо расталкивая других, возьмет последний кусок пирога за табльдотом и преспокойно выльет в свою чашку все сливки, прежде чем передать вам сливочник. Человек, который пробирается бочком, держась поближе к стенке и выбирая самые гладкие плиты, так же ухитряется идти и по жизни, уклоняясь от всех трудных обязанностей. Растяпа, который путается у вас под ногами и не дает пройти, так что идущий сзади налетает на вас и этим нарушается мерное движение пешеходов на расстоянии целого квартала, способен произвести такой же сумбур в общественной и политической жизни. Любопытный, сознательно замедляющий шаг, чтобы подслушать тайну, которую вы доверяете своему спутнику, уж наверное, проводит немало времени у замочных скважин и, быть может, даже вскрывает письма жены. Человек, громко разговаривающий на улице в расчете на то, чтобы его все слышали, при всех обстоятельствах оказывается эгоцентриком. Если язвительное замечание Яго «беспечный ветрогон во сне всегда выбалтывает тайны» в какой-то мере справедливо, что сказать о мечтателях, которые грезят на ходу? Я не раз встречал людей, смаковавших по дороге, как лакомый кусочек, речь, которую они готовились произнести, или вслух расточавших проклятия. Помню, передо мной шел вполне порядочный на вид пожилой джентльмен и вдруг ни с того ни с сего как буркнет: «Будь я проклят!», — после чего он как ни в чем не бывало зашагал дальше. То ли вдруг он усомнился в спасении своей души, то ли просто был на что-то зол — я так никогда и не узнал.
До сих пор я не решался касаться, да и сейчас не знаю, стоит ли упоминать о представительницах прекрасного, не допускающего критики пола, чьи блестящие глазки и неумолкаемый лепет не могли не смягчить строгости моих суждений перипатетика. Не знаю, как мне выразить свою благодарность за то, что мне позволено было лицезреть их яркие платья и очаровательные шляпки, которые, словно весенние цветы и птицы, оживили мрачные стогны города; и да не в обиду им будь сказано, удовольствие это нисколько не умалилось оттого, что для меня по крайней мере оно оказалось бесплатным. Я нередко шел по пятам — даже, боюсь, порой, наступая на пятки, — за какой-нибудь самой очаровательной представительницей прекрасного пола. И если когда-нибудь я недоумевал, почему две юные леди, завидев молодого человека приятной наружности, принимаются оживленно болтать; если мне иногда казалось, что зеркальные свойства всех больших магазинных витрин увеличивают интерес к выставленным в них шелкам и коленкорам; если такие же недостойные джентльмена подозрения мелькали у меня в связи с окнами дагерротипных мастерских; если порой мне случалось неправильно истолковать молниеносный взгляд, каким обмениваются при встрече две хорошенькие женщины — откровенный, испытующий и проницательный, — не то, что наши страстные взоры, — если когда-нибудь я позволил себе подобную или еще какую-нибудь дерзость, то только для того, чтобы признать свое полное поражение и несостоятельность и убедиться, что мужская мысль, превысившая в своем парении кольца Сатурна и сферы Сириуса, становится в тупик перед непроницаемой броней стального каркаса, в который одета самая простая школьница.
Перевод А. Поливановой
ПРОВОДЫ ПАРОХОДА
Я часто думал, глядя, как отчаливают пароходы, что благодаря одному остроумному калифорнийскому обычаю расставание с близкими — событие, в общем тягостное и печальное, — превращается у нас в приятное развлечение. Калифорнийцы обычно прощаются долго, со вкусом, до самой последней минуты, пока не уберут сходни. И прощальные речи, наставления, клятвы и объятия, ранящие нам сердце в интимной обстановке, вынесенные на широкую публику, оборачиваются увеселительным зрелищем. Воздушный поцелуй, посланный с палубы в разношерстную толпу на пристани, уже не терзает нашу душу мрачными предчувствиями, подсказанными нашим глупым суеверием. Залпы нежных эпитетов, сотрясающие и пароход и пристань, даже достигая цели, теряют силу и не причиняют глубоких ран. Муж, в последний раз заключающий в объятия жену на пороге каюты, оказываясь в центре внимания восторженных посторонних зрителей, недоступен никаким чувствам, кроме страха показаться смешным. Мать, расстающаяся со своим отпрыском, явит собой здесь образ римской матроны; возлюбленный, прощающийся со своей подругой, постесняется омрачить всеобщее веселье какими-нибудь безумными выходками. И то сказать, эта система растягивания прощальной процедуры вплоть до самого последнего момента, это перенесение интимных чувств и жестов на публичные подмостки — достойная черта стоического и демократического народа, она единит нас со смиреннейшим угольщиком или разносчиком апельсинов. Это возврат к той классической жизни на площади и смешению событий общественного и домашнего обихода, которые так облагораживают прямоносого афинянина.
Желание непременно присутствовать при отплытии парохода — страсть, настолько общераспространенная, что, помимо обычной толпы бездельников, к отплытию сходятся люди, пользующиеся предлогом самого дальнего знакомства с отъезжающим, лишь бы только принять участие в провожании. Люди, которых вы почти забыли, люди, с которыми вас только что познакомили, вдруг неожиданно предстают перед вами и с жаром жмут вам руки. Друг, с которым вы давным-давно рассорились, в последнюю минуту великодушно прощает вас, лишь бы только воспользоваться случаем и посмотреть, как вы будете «отчаливать». Ваш сапожник, ваш портной, ваш шляпник, к счастью, без каких бы то ни было задних мыслей и не сопровождаемые официальными лицами, с восторгом наносят вам прощальный визит. Вы с неимоверным трудом за минуту до подъема сходней отрываете своих родных и знакомых от чемоданов, на которых они прочно уселись, отчего вас неотступно преследовал смутный страх, что они так и уедут вместе с вами и вам же еще, чего доброго, придется оплачивать их проезд. Ваши друзья появляются в самое неподходящее время и в самом неожиданном месте, свисая с тросов, карабкаясь на лопасти колес и с опасностью для жизни протискиваясь в каютные иллюминаторы. Вы нервничаете, вы подавлены навалившейся на вас новой ответственностью.