Отношения Листопада и Уздечкина, резкий контраст их характеров, конфликт между ними составляют важнейший общественный нерв романа, сохраняющий за «Кружилихой» злободневное значение до сегодняшнего дня. Писательница ценит в Листопаде силу энергичной, жизнедеятельной натуры; она видит в нем человека, целиком погруженного в свое дело, отдающего ему все силы и незаурядные способности крупного организатора.
По словам одного из героев романа, такие, как Листопад, «ничем не жертвуют, они за собой и долга-то не числят, они о долге и не думают, они со своей работой слиты органически, чуть ли не физически… Успех дела — его личный успех, провал дела — его личный провал, и не из соображений карьеры, а потому, что ему вне его работы и жизни нет».
Писательница уловила, однако, и другие черты Листопада, которые перекрывают отчасти самые яркие и очевидные его достоинства. Секретарь горкома партии Макаров замечает в романе: «Да не всякому, видите ли, дан простор по его темпераменту… А Листопаду есть где разгуляться».
Сознание «простора», который открывается положением, породило в Листопаде преувеличенные представления о своей роли, своих правах, границах влияния и авторитета своей личности. Здесь во многом лежит причина его столкновений с Уздечкиным, выражающим в какой-то мере непосредственные интересы рабочей общественности в ее взаимоотношениях с администрацией.
На исходе сороковых годов Панова чутко уловила издержки «волевого» и авторитарного стиля руководства, хотя сильный характер Листопада ей несомненно нравился.
Советская литература в своем последующем развитии усилила критику сходного социально-психологического типа — достаточно назвать секретаря райкома Борзова в «Районных буднях» В. Овечкина, директора завода Дроздова в романе В. Дудинцева «Не хлебом единым» и других героев, переступавших принципиальную грань между единоначалием и единовластием в своих собственных или в узковедомственных интересах. Пановой принадлежит важное художественное открытие в эволюции этого характера, занимающего нашу литературу на протяжении нескольких десятилетий.
Развитием других линий романа Панова хотела передать прихотливое кружение человеческих судеб, противоречия разных индивидуальных интересов, отодвинутых войной на задний план, а в мирное время вновь настойчиво заявивших о себе. Так появляются в орбите большого производственного мира «Кружилихи» свои особые, малые человеческие миры: староуральский уклад потомственной рабочей семьи Веденеевых, быт заводской интеллигенции и людей, заброшенных на Урал эвакуацией, жизнь новых рабочих кварталов, шумное общежитие юнгородка, принявшего в свои стены самую юную поросль рабочего поколения Кружилихи.
Картина жизни, созданная Пановой в «Кружилихе», противостояла некоторым упрощенным схемам «производственного романа», подменявшего социально значимые конфликты и проблемы сугубо технологическими столкновениями и недоразумениями. В то же время этот роман продолжал литературные традиции первых пятилеток, сохраняя человека труда в центре художественного изображения жизни. Панова хорошо узнала рабочий индустриальный Урал в дни войны, сделавший все возможное и невозможное для Победы.
Время показало, что тема труда — генеральная в советской литературе — неотделима от самых главных, коренных и злободневных вопросов общественной жизни, от истории и политики развивающегося социалистического общества. Вот почему роман «Кружилиха», созданный в русле этого направления и запечатлевший один из этапов нашей истории, продолжает жить и сегодня.
Повести Пановой «Ясный берег» (1949) и «Сережа» (1955) близки по материалу и тесно связаны одна с другой в сюжетном отношении. Их объединяют общие герои, место и время действия. Но по существу они строятся на разных художественных принципах и отражают разные этапы творческой эволюции автора.
В деревенских зарисовках «Ясного берега» есть талантливые и живые страницы, написанные с юмором и любовью. И вместе с тем в общем колорите повести проявилось нечто от районной идиллии, созданной, может быть, и с добрыми намерениями, но без достаточно трезвого представления об остроте реальных проблем, с которыми столкнулась послевоенная деревня. И в обрисовке героев ощутимо наметились две тенденции. Одна — идущая от непосредственного знания действительности, зорко подмеченных особенностей быта и психологии людей, и другая — восходящая к канонам той самой «бесконфликтной» литературы, которая по сути своей явно претила вкусам и взглядам автора «Спутников» и «Кружилихи».
Недостатки «Ясного берега» — сглаженность и облегченность — не есть исключительное качество одной только повести Пановой. Они характерны для определенной литературной обстановки и могут быть прослежены в еще более наглядной форме по ряду других произведений конца сороковых годов.
Однако именно в «Ясном береге» намечены исходная ситуация, очерки характеров, стилевая тональность повествования, оказавшиеся весьма перспективными в дальнейшем. Речь идет о взаимоотношениях директора совхоза Коростелева, молодой учительницы Марьяны и ее маленького сына — основных персонажей будущей повести «Сережа». Главы, рисующие работу Марьяны с детьми, ее первые уроки в школе, ее отношения с сыном, ее душевные колебания перед вторым замужеством, — все это написано в «Ясном береге» с полным знанием психологии героев и обстоятельств их жизни.
Возникшая ситуация заключала в себе новую нравственную проблему, решение которой составило предмет особой повести. «Сережа» возник как продолжение и одновременно автополемика с «Ясным берегом» — тем более отчетливая, что она была осуществлена на прежнем жизненном материале. Изменились принципы освещения, и мир, населенный знакомыми героями, открылся с неожиданной объемностью и новизной.
Из эпизодической фигурки Сережа превратился в центральное лицо повести, средоточие ее основного психологического содержания. Весь мир теперь преломлен через «субъективность» очень маленького мальчика, окрашен его восприятием.
Вещественный мир открывается взгляду ребенка иначе, чем глазам взрослых, и Панова высоко ценит характерные подробности, доступные детскому взгляду. Именно через них писательница прокладывает путь к внутренней правде характера. Автор знает, конечно, о своем герое несравненно больше того, что он сам знает и может сказать о себе. Но это знание выражено сжато, в формах лаконичного и концентрированного повествования. Каждое слово взвешено, немногие подробности говорят о многом.
Рассказ о Сереже ведется в третьем лице, но интонация повествования приближена к формам речи и мышления ребенка. Стиль повести замечателен прежде всего искусным обнажением наивности детского взгляда, проникновением в причудливую и неожиданную логику детского сознания. Светлый, любовный юмор, пронизывающий «Сережу», — это юмор доброго, проницательного художника, умеющего безошибочно схватить строй мыслей и чувств шестилетнего человека.
При всей сжатости повести, ее основные проблемы поставлены глубоко, возведены к своеобразной философии становления личности. Мы видим, как формируется отношение ребенка не только к ближним, но и к миру в широком смысле слова — к миру людей, вещей, природы, к ее «явлениям» — простым и сложным, ясным и загадочным.
Еще совсем недавно для Сережи не имели смысла слова: смерть, разлука, печаль. Теперь он впервые, прямо или косвенно, знакомится со смыслом этих и других трудных слов. В отношениях Сережи со взрослыми и с окружающим миром появляются первые действительно драматические ситуации. Это приобщение очень маленького мальчика к драматизму жизни, формирование его характера и составляют главную внутреннюю тему повести.