Нашим пришлось испытать Брест до Бреста.
Я сказал Таску, что я уезжаю. Он не спорил.
Айсоры очень горевали, мне было самому тяжело уезжать, но мне казалось возможным сделать что-то в Питере, а остаться нужно было навсегда, так как с армией идти я не хотел. Уже был близок конец. И был конец декабря.
В тысяча семьсот котором-то году, кажется при Екатерине I, — для них это не важно, — пестрые крысы из среднеазиатских степей, собравшись в стаи, толпы, тучи, переселились в Европу.
Они шли плотной, ровной массой. Хищные птицы, собравшись со всего света, летали над ними; тысячи погибли, погибли миллионы — сотни миллионов шли вперед.
Они дошли до Волги, бросились и переплыли. Река сносила их, вся Волга до Астрахани пестрела трупами; но они переплыли ее и вступили в Европу.
Они заняли все, рассеиваясь и становясь невидимыми.
Я вместе с небольшой стайкой сел на барку в Геленжике.
Усталый солдат, комендант, узнал меня и начал рассказывать про то, как только что прошел полк.
Солдаты, заняв места на барже, хотели выбрасывать за борт ящики с патронами, говоря, что они им мешают и все равно не нужны. Их с трудом уговорили.
Железная баржа наполнилась. Люди лежали, почти молчали, ждали катера.
Пришел катер, зацепили нас и потащили.
Я сидел на палубе.
Геленжик уходил. Мотор стучал.
Зажгли фонарь, его отражение колебалось в воде.
Приехали в Шерифхане. Здесь уже собирались в одну кучу люди, едущие в Россию, со всех пристаней озера.
На путях стояло четыре вагона, набитых так, что рессоры прогнулись и повисли.
Влез не глядя. Вагон был классный, но ободранный.
До отхода поезда было еще неопределенно далеко.
Со мной заговорили. Ехали солдаты разведывательной команды одного полка. Я знал этих людей, они славились своей смелостью в поиске баранов.
Состояла эта команда из амнистированных уголовных; я знал, как они из огня вынесли своего тяжелораненого товарища.
Мы тихо говорили о курдах, и в последний раз я слыхал слова: курд — враг.
Рассветало. На крыше вагона возились тяжелые голуби, это влезали на нее все новые и новые пассажиры.
Стало светло. Слышен был голос заведующего посадкой: «Товарищи, вы едете на верную смерть, нельзя так перегружать вагона; слезьте, товарищи!»
Мы глухи, как мордва.
Наконец подали паровоз, и нас потащили.
Ехали до Сафьяна, покорно теснясь и терпя.
На Сафьяне была пересадка. Еще работал питательный пункт Земского союза.
Составили поезд из багажных платформ. Тормозные вагоны были давно угнаны.
Мы тронулись, и вагоны застучали все громче и громче, напирая друг на друга, все разгоняясь, толкаясь, как будто стараясь перескочить друг через друга.
Все сидели, повернувшись к своим мешкам.
Быстро мелькающие верстовые столбы рифмовали дорогу. Паровоз растерянно свистел.
На этом спуске, ужасном спуске в Джульфу, крушения были очень часты. Когда один поезд выскочил из закругления, то взгромоздившиеся друг на друга вагоны образовали гору в десять саженей высоты.
Дошли до Джульфы.
Здесь сливалась волна, идущая из 4-го корпуса, с нашей волной. Туча людей ждала поезда.
Поезд пришел. Мы не рвали друг друга зубами, нет. Мы брикетами спрессовывались в вагоны.
Нервное возбуждение, сопровождающее все такие переселения, делало всех выносливыми.
Под Александрополем не то туннель, не то проволока срезала ехавших на крыше.
Здесь сливалась наша волна с идущими из Саракамыша.
Немного может сказать крыса, прошедшая даже через всю Азию. Она не знает даже, та ли она самая крыса, которая вышла из дому.
В Александрополе многие солдаты садились в порожние вагоны, идущие в Саракамыш или Эрзерум, чтобы, сделав в них путь до фронта, потом ехать в Россию.
Вокзал был цел. Железные линии рельсов гипнотизировали, вокзал уже был вне внимания.
Встретил солдат, которые меня знали, с ними попал в поезд.
Доехал до Тифлиса или, вернее, до Нафтлуга (передаточный пункт). В Тифлис нас не пускали, боясь погрома.
Пешком пошел в город.
Тифлис переживал лихорадочные дни. Быстро обнажались границы, и сейчас он был город безоградный.
Нашествие турок становилось фактом завтрашнего дня, опасность от наших войск была фактом сегодняшнего.
Люди метались.
С одной стороны, специальные медицинские комиссии освобождали поголовно всех русских солдат гарнизона; с другой стороны, газеты, которые, конечно, до фронта и не доходили, просили солдат дождаться на фронте прихода национальных войск.