Как показывают планы, русские оборонительные линии охватывают город полукольцом от начала Карантинной бухты до внутренней военной гавани и отсюда — до начала Килен-бухты. Эта бухта представляет собой небольшой залив, образуемый глубокой балкой, протянувшейся от Большой бухты или Севастопольского рейда далеко в глубь плато, на котором расположен лагерь союзников. По западной стороне этой балки тянется ряд высот, образующих линию обороны русских; самая значительная из этих высот — Малахов курган; благодаря своему господствующему положению он является ключевой позицией всего правого фланга русских. На восточной стороне балки и Килен-бухты расположена другая высота; находясь полностью в пределах досягаемости огня как батарей, так и военных кораблей русских, она оставалась недоступной для союзников, ввиду того, что им не удавалось полностью нарушить коммуникации между Севастополем и Инкерманом, прикрываемые огнем фортов и батарей северной стороны рейда. Но поскольку союзники установили свои батареи на позициях к востоку и юго-востоку от. Малахова кургана, что дает им возможность угрожать русским линиям обороны с фланга и тыла, эта нейтральная высота приобрела особое значение. Поэтому в ночь на 21 февраля русские направили туда рабочую команду для сооружения там редута [Селенгинского редута. Ред.], проект которого был заранее разработан их инженерами. Наутро союзники увидели длинную траншею и сооружаемые за ней парапеты, но совершенно не поняв, по-видимому, значения этих работ, не препятствовали их выполнению. К следующему утру редут был закончен, правда, пока неполностью, ибо, как показали последующие события, профиль, то есть глубина рва и прочность парапета, был еще далеко не достаточен. К этому времени союзники начали понимать, что это укрепление занимает превосходную позицию, давая русским возможность обстреливать анфиладным огнем их же собственные анфиладные батареи и тем самым делает эти батареи почти бесполезными. Инженеры заявили, что это укрепление надо взять любой ценой. Поэтому Канробер под строжайшим секретом создал штурмовую колонну, состоявшую примерно из 1600 зуавов и 3000 солдат морской пехоты. Так как приказ об операции был отдан только поздно ночью и притом неожиданно, то со сбором войск в установленном месте произошла заминка, и было уже 2 часа утра 24 февраля, когда войска с зуавами во главе пошли, наконец, в атаку. В результате короткого броска они оказались в двадцати ярдах от рва. Как обычно в таких атаках, не разрешалось производить ни одного выстрела; солдатам было приказано спять с ружей капсюли, чтобы избежать ненужной и преждевременной стрельбы. Вдруг раздались слова русской команды и сильный отряд русских, находившийся внутри редута, поднялся на ноги, выставил ружья над парапетом и дал залп по наступающей колонне. Ввиду темноты и глубоко укоренившегося среди солдат, действующих в траншеях, правила — стрелять всегда прямо через парапет — этот залп мог нанести лишь незначительный урон узкой голове колонны наступающих. Зуавы, продвижение которых почти не было замедлено пологими скатами незаконченного еще рва и вала, в одно мгновение оказались в редуте и бросились на противника в штыки. Произошла ожесточенная рукопашная схватка. Через некоторое время зуавы овладели половиной редута, а немного позже русские оставили его полностью. Тем временем морская пехота, следовавшая за зуавами на небольшом расстоянии, то ли сбилась с пути, то ли по какой-то другой причине остановилась на склоне возвышенности. Здесь она была атакована с обоих флангов колонной русских, которая, несмотря на ожесточенное сопротивление морской пехоты, оттеснила ее с высоты. Очевидно во время этого боя или вскоре после него рассвело, ибо русские поспешно отошли с высоты, оставив редут в руках зуавов, на которых затем обрушился огонь всей русской артиллерии, какую только можно было использовать для этой цели. На некоторое время зуавы залегли, а несколько сопровождавших их стрелков-волонтеров подползли к укреплениям на Малаховом кургане и пытались стрелять по русским канонирам через амбразуры. Однако обстрел был слишком сильным, и вскоре зуавам пришлось отойти на склон высоты, обращенный к Инкерману, где они были защищены от огня большинства батарей. Они утверждают, что унесли с собой всех своих раненых.
В этой небольшой операции зуавы под командованием генерала Моне действовали с большой смелостью, а русские — с большим искусством и свойственным им упорством. Силы русских состояли из двух полков, Селенгинского и Волынского, численность которых после нескольких кампаний была не более 500 человек на батальон, или всего 4000 человек. Командовал ими генерал Хрущов. Действия русских были настолько удачными, что французы заявляют, что весь план атаки был-де заранее известен русским. Атака русских на солдат морской пехоты завершилась полным и почти мгновенным успехом, а их отход из незаконченного редута поставил несчастных, лишенных поддержки зуавов под мощный огонь артиллерии, которая молчала, пока борьба шла внутри редута.
Генерал Канробер обнаружил, что это поражение весьма сильно подействовало на его войска. Нетерпение, которое уже не раз давало себя чувствовать, проявилось теперь со всей силой. Солдаты требовали штурма города. Слово «предательство», это постоянное оправдание любого поражения, понесенного французами, громко произносилось в войсках и называлось даже имя предателя, выдавшего противнику секретные решения французского военного совета; этим предателем без особых на то оснований считали генерала Форе. Канробер был в таком смятении, что написал приказ, в котором вся операция изображалась как блестящий, хотя и относительный успех, и одновременно послал записку лорду Раглану, предлагая немедленно начать штурм, что лордом Рагланом было, разумеется, отвергнуто.
Русские же удержали за собой этот новый редут и занялись его дальнейшим строительством. Эта позиция очень важна. Она обеспечивает коммуникации с Инкерманом и подвоз снабжения с этой стороны. Она угрожает всей правой стороне осадных сооружений союзников с фланга и требует проведения новых апрошей, чтобы обезвредить ее. Более того, все это свидетельствует о способности русских не только удерживать свои позиции, но и продвигаться вперед за их пределы. Во второй половине февраля русские создали у нового редута систему контрапрошей в направлении укреплений союзников. В донесениях, однако, не указывается точное направление этих сооружений. Во всяком случае, наличие вышеназванных двух линейных полков в Севастополе говорит о том, что гарнизон, состоявший до сих пор только из морской пехоты и моряков, был значительно пополнен и располагает теперь достаточными силами на случай возможных действий противника.
Последние сообщения говорят о том, что около 10–11 марта союзники смогут открыть огонь из своих батарей по оборонительным укреплениям русских. Однако можно ли ожидать, что при тех ресурсах, которые имеются в распоряжении русских, и при тех трудностях, которые испытывают союзники, им удастся выполнить первое необходимое условие успеха, а именно, добиться того, чтобы огонь осаждающих был сильнее огня осажденных и к тому же настолько сильнее, чтобы можно было заставить замолчать русские батареи до того, как англичане и французы израсходуют боевые припасы? Но предположим даже, что этот результат будет достигнут; допустим, что в этот решающий момент соединения полевой армии русских не сделают попытки овладеть позициями у Инкермана и Балаклавы; предположим, что будет предпринят ряд атак на первую линию обороны русских и эта линия будет прорвана. Что тогда? Перед штурмующими колоннами окажутся новые оборонительные укрепления, новые батареи и прочные здания, превращенные в небольшие крепости, для уничтожения которых потребуются новые батареи. Под градом картечи и пуль союзники вынуждены будут отступить, и самое большее, что они смогут сделать, — это удержать в своих руках первую линию обороны русских.
Затем последует осада второй, а потом и третьей линии, не говоря уже о многочисленных небольших заграждениях, которые русские инженеры, а мы сейчас уже знаем, что они собой представляют, не могли не выстроить в пределах вверенного им участка обороны. И в то же время дожди и жара, жара и дожди, сменяющие друг друга, на почве, пропитанной миазмами в результате разложения тысяч трупов людей и лошадей, вызовут неслыханные и неизвестные до сих пор болезни. Правда, эпидемия будет свирепствовать не только за пределами, но и внутри города, но кто знает, какая из сторон первая капитулирует перед нею?