— Но почему? Неужели тебе нравится ишачить на Вестал?
— Совсем нет. Но я живу в прекрасном доме и получаю приличную зарплату. У меня есть машина и все, что нужно для обеспеченной жизни. И мне не приходится вкалывать, чтобы все это иметь. Я была бы последней идиоткой, если бы все это бросила.
— Скажи мне, Ева, а почему ты так подчеркнуто не следишь за собой? Ведь ты прекрасно можешь обходиться и без очков. Опять же, эта прическа, что так старит тебя…
Девушка улыбнулась.
— Неужели ты думаешь, что Вестал, с ее претензиями и амбициями, хотя бы секунду потерпела бы мое присутствие рядом, если бы считала, что я привлекательнее ее? Именно по этой причине она отказывала от должности всем секретарям до меня. Твоя жена не выносит привлекательности ни в каком ее виде. Агентство, предложившее это место, откровенно предупредило меня на этот случай… Может быть, хотя бы эта жертва покажет тебе, насколько я не хочу терять выгодное мне место. Жизнь не баловала меня. Уже с детства я не находила с матерью общего языка. Многие годы мне приходилось бороться за простое право выжить. И я не собираюсь вот так просто отказаться от того, чего достигла.
— Ты чего-то не договариваешь, — обозлился я. — Ты цепляешься за эту должность еще и потому, что надеешься, будто Вестал завещает тебе приличную сумму денег. Не так ли?
Ева отвела глаза.
— Это уж мое дело. Я не смогла не полюбить тебя. Но, что бы я ни чувствовала в отношении тебя, я не собираюсь отказываться от того, на что рассчитывала, соглашаясь на этот унизительный труд.
— Пойми, хозяйка дурачит тебя. Тебе достанется лишь несколько сотен долларов. Она сама мне сказала.
Ева нежно прикоснулась к моей руке.
— Это тебя дурачат, Чэд. Я знаю, сколько оставлено мне: я видела завещание.
— Когда ты его видела?
— Несколько дней назад. Вестал только что составила его. Адвокат прислал ей экземпляр. Вестал забыла завещание на столе, и мне удалось бросить взгляд на него.
Я почувствовал возбуждение.
— И сколько же в таком случае она тебе завещала?
— Пятьдесят тысяч.
Я удивленно уставился на Еву.
— Но моя жена говорила лишь о нескольких сотнях.
— Может быть, Вестал боялась, что эта сумма тебе не понравится, покажется слишком большой. Но я сама видела эту цифру, вписанную в завещание черным по белому. И я не собираюсь отказываться от этих денег ради кого бы там ни было.
Мое сердце замерло и начало биться с удвоенной силой.
— А что она завещала мне, Ева?
— Все. Этот дворец, имущество, шестьдесят миллионов долларов. Остальное идет на различные выплаты и благотворительные цели.
Какой-то момент я не дышал.
— Ты уверена?
— Да. Так ты по-прежнему хочешь развестись с ней? — Ева смотрела на меня с саркастической усмешкой.
— Это меняет дело. — Встав, я принялся ходить по спальне. — Но мы можем и не дождаться этих денег. А если они и достанутся нам, мы будем слишком стары, чтобы насладиться ими в полной мере.
— Все в руках Бога.
— Ты хочешь сказать, что миссис Винтерс может тяжело заболеть, попасть в автокатастрофу? Стать жертвой несчастного случая? Иными словами, умереть в расцвете лет.
— Чего не бывает на этом свете.
Я помню, что, когда Ева, лежа в кровати и глядя на меня, расхаживающего по спальне, предсказывала возможную смерть Вестал, у меня и в мыслях не было убивать жену. Мне и в голову не приходило, что в том положении, в котором оказались я и мисс Долан, самым простым выходом была бы инсценировка несчастного случая, повлекшего за собой смерть Вестал.
— Ничего себе перспективы, — не унимался я. — Мы можем состариться, ожидая несчастного случая, не говоря уже о том, что его может и не произойти.
— Что же остается делать?
— Черт побери! — воскликнул я. — Как я желаю ее смерти!
Внезапно в полумраке спальни зазвонил телефон. Его негромкий звук заставил нас подскочить как ужаленных. Ева моментально завернулась в простыню, словно в спальню вошел кто-то посторонний.
Я замер, глядя на телефон.
— Это она, — выдавил я свистящим шепотом. — И это в двадцать минут третьего ночи!
— Ответь ей, — потребовала Ева. — Но будь осторожен в разговоре.
Хотя руки и дрожали, я сохранил достаточное присутствие духа, чтобы придать голосу нотки, характерные для только что разбуженного человека.