раки, клешни лаковые,
водоросли, раковины…
Но в волне —
ни признака рыбьего;
берег выбелен
сушью гибельной,
а по всему по берегу,
у темных гор-горынычей
на горючих камнях —
что ли, с горя
люди какие-то
сидят, пригорюнившись,
ждут погоды у моря.
Глава одиннадцатая
Первый Иванушка
(рыжий, горшком стрижен)
— Ой, беда:
на два века горюшка хватит.
А была же, была
у меня
самобранная скатерть!
Крикнешь:
— Эй! —
Караваи хрустящие катят,
золотые цыплята взлетают
на скатерть,
режь, ешь, пей!
Течет по усам вино горячо,
сладость переливается в горле.
Заснул маленько.
Проснулся,
а, черт!
Нема самобранки —
уперли…
Братец Иванушка
(держит камешек, слезы льются)
— Ой,
привиделось яблоко с блюдцем…
Качнешь чуточку,
скажешь:
— Катись, катись, яблочко, по серебряному
блюдечку, показывай мне города и села,
гор высоту и небес красоту, —
и начнется:
Москва златоглавьем качнется,
то льды, то сады…
то туды, то сюды —
то четверкой летит,
то несется корабликом,
то луга, то песчаные берега…
Ой, беда!
Ни блюдца, ни яблока,
ночью темною выкрала баба-карга.
Ванюха
(босой, стоит, скулит над слезою-росой)
— Эх, сирота.
Сапоги семимильные были.
Голенища чугунные —
красота!
Кожи чертовой,
силы аховой,
шагом враз за Урал перемахивал!
И нема.
Эхма!..
Ваньки
(сидят, вспоминают златые деньки)
— Ой, беда,
потерялась, приснилась живая вода…
Вновь придется богатому
кланяться —
нет меча, заповедного кладенца!
— Как был Иванушка сер да убог,
перстень упал,
укатился клубок…
— Перо жар-птицыно…
Що ж це таке?
Да только, вот только держал в руке!
Что пень — то Иван, попутал их леший,
что камень — Иван, и всех не обчесть, —
руками махнут да затылки почешут,
и нету сияющих сказок-волшебств.
Дерут чубы:
— Да вот те раз,
да был же, был
кошелек-самотряс!
Вырвал Кощей
прямо из рук
ковер-самолет,
топор-саморуб!
Уродец Иванушка
— Как мне стать
на людей похожим?
Где найти
заговоры-слова?
Скинуть, сбросить
лягушечью кожу —
ква-ква…
Чинит невод на камне сыром старичина:
— У старухи разбилось корыто,
вот и жду у синего моря,
может, выплеснет море рыбку —
не простую, а золотую…
Льют ручьи по берегу с горя.
Замарашка у самого моря,
глядит —
гора Хрустальная
на океан поставлена.
Ей шумные брызги и бури охрана.
До солнечных граней
доплыть не посметь,
ларец на горе четырестогранный,
и в этом ларце — Кощеева смерть.
Как до ларчика мост перебросить?
Подбегает к Иванушкам,
просит:
— Подсобите, Иванушки, ларчик добыть,
подсобите
Кощея в волне утопить!
В седой океан, в крутую пучину
первый Иван вошел для почину.
По спинам Иванов — по мосту хрустя —
пошла через волны, взошла на Хрусталь.
Ступила на берег — ключом от скворца
распахивает двери ларца.
Глава двенадцатая
Закован в цепь
большой ларец,
в большом ларце
другой ларец.
В другом ларце
ларец-дворец,
царям дворец
ларцам ларец!
Церквей ларцы,
ларцы в ларцах,
один в другом —
сверкать, мерцать!
Конец ларцам,
в конце ларцов
Кощеев смертный час — яйцо.
Золушку тронула дрожь,
разломила яйцо — грош.
Держит медный кружок ноготками —
тот грош,
посередке орел начеканен,
тот грош…
Был орел на гроше — гербовые крыла,
две змеиных главы, держит землю рука…
Размахнулась и бросила в море орла,
закачалась гора, понеслись облака.
Моря разливаются,
гора расплывается,
алмазными гранями
передвигается,
замки раскрываются,
стена выдвигается,
и надвое делится,
и перекрывается.
Качается Золушка,
мачтой качается
— Что это делается?
Как называется?..
Стоит на глянце, как на воде,
вверху стеклянное решето,
стоит — сама не знаю где,
вокруг — сама не знаю что!
Что за ширь? что за гуд?
что за мир? что за люд?
Один — пилит,
другой — сталь пробивает навылет,
сверлит —
серебристая пена бурлит.
Камень искристый
черпают руки чудес…
— Дяденька,
что здесь?
Отвечает дядя:
— Здрасте!
Я работ чудесных мастер.
Ну-ка, дверцу приоткрой,
вот какое чудо —
ящик с пеньем и игрой, —
гусли-самогуды.
А другой
управляет железною птичьей рукой.
Крылья ладит,
сияньем заиндевелые,
мастерит и поет.
— Ты что делаешь?
— Сказку делаю —
ковер-самолет!