Он уже начал спускаться с первой цепи холмов, когда ему послышалось эхо птичьих криков где-то вдали, за спиной. Повернувшись в седле, он углядел повисшую в небе следующую черную точку. А за ней — блеск полуденного солнца на стали. Это могло означать только одно: солдаты. И двигались они не торной дорогой, которая осталась далеко за горизонтом. Они шли по его следу.
Пот выступил на его лице, когда он смотрел на кружащуюся в небе птицу.
— Э, значит, это не причуды безмозглого клубка перьев, — сказал он себе. — Те всадники не могут видеть тебя, чертово семя, но тебя видит та птица, а они ее. Ты следишь за мной, она за тобой, а они за ним. То ли ты просто вышколенная пернатая тварь, то ли демон в птичьей плоти? Не Ксальтотун ли послал тебя по моему следу? А может, ты и есть Ксальтотун?
Ответом ему был только издевательский хриплый крик.
Не тратя больше сил на проклятия черному шпиону, Конан начал долгий подъем в гору. Он не решился гнать коня, как вначале: слишком мало отдыха у него было. Но все-таки он еще значительно опережал преследователей, хотя расстояние, несомненно, начало сокращаться. Своих усталых коней они наверняка сменили в каком-нибудь замке.
Дорога становилась все труднее, местность была неровной, начинался лес. Если бы не чертова птица, неустанно кружащая над головой, здесь можно было бы укрыться от преследователей. За холмами и пригорками их не было видно, но шли они наверняка прямо за ним, направляемые своими пернатыми союзниками. Эти твари казались королю посланцами ада. Камни, которые он с проклятьями швырял в небо, либо летели мимо, либо не причиняли ворону вреда. А в молодости случалось Конану сбивать сокола на лету!
Конь быстро устал, и король начал понимать всю безнадежность своего положения. За всем этим виделась неумолимая рука судьбы. Бегство не удалось. Он оставался таким же узником, как в подземельях Бельверуса. Однако он не был и сыном Востока, чтобы покорно принимать предназначение. Если оторваться не удастся, он захватит с собой в вечность несколько врагов. Въехав в густые заросли тиса на склоне, он стал выбирать место для последнего боя.
Вдруг где-то впереди послышался громкий крик — человеческий, хоть и какой-то странный. Конан раздвинул ветви и понял, откуда этот крик раздается. На небольшой поляне внизу четверо солдат в немедийских кольчугах надевали петлю на шею высохшей старухи в сельской одежде. Лежавшая поблизости вязанка показывала, что старуха собирала хворост, когда на нее напали мародеры.
Молча глядя на мерзавцев, волокущих ее к дереву, толстые низкие ветви которого должны были служить виселицей, Конан почувствовал, как в нем медленно нарастает гнев. Час тому назад он перешел границу. Он, король, стоял на своей собственной земле и глядел, как убивают одну из его подданных. Старуха сопротивлялась на удивление бойко, чтобы время от времени издать тот самый удививший его крик. Как бы передразнивая его, в небе закаркал ворон. Солдаты хрипло захохотали, а один из них ударил старуху по лицу.
Конан спрыгнул со своего измученного коня и, в несколько прыжков преодолев склон, спрыгнул вниз, гремя доспехами. Четверка сейчас же обернулась, доставая мечи, и уставилась на гиганта в броне, который появился перед ними с мечом в руке.
Конан рассмеялся, но глаза его были каменными.
— Собаки! — сказал он без гнева, но неумолимо. — С каких это пор немедийские шакалы занялись ремеслом палачей и вешают моих подданных по своему хотению? Сначала вы должны снять голову с их короля! Он перед вами!
Солдаты неуверенно глядели на него.
— Кто этот сумасшедший? — проворчал бородатый разбойник. — Одет как немедиец, а выговор у него аквилонский!
— А какая разница? — отозвался другой. — Вот зарубим его, а потом уж повесим старую ведьму.
И он бросился на Конана, подняв меч. Но опустить его не удалось: широкое лезвие королевского клинка упало, как молния, и разрубило шлем вместе с черепом. Нападавший упал, но остальных это не остановило. Как волки с высунутыми языками, окружили они фигуру в серой броне, и в лязге стали затих крик кружащегося ворона.
Конан бился молча. Глаза его горели, как раскаленные добела угли, на губах сияла презрительная улыбка, двуручный меч ударял то вправо, то влево. Несмотря на могучее сложение, король был гибок, как кошка. Почти все удары противника приходились мимо, сам же он бил, крепко стоя на ногах, и меч его обладал разящей силой. Уже трое врагов лежали на земле в лужах крови, четвертый же, покрытый многочисленными ранами, беспорядочно отступал, кое-как отбивая удары. И тут-то шпора Конана зацепилась за плащ одного из убитых.