— Почему вы не позвали меня? — сказала Ольга с упреком.
Она сняла с гвоздя свой фартук, подсела к столу и, выбрав самую крупную утку, начала ощипывать с нее сизое оперенье.
— Ну, какова дичь? — весело спросил Иван Иванович, входя вместе с Хижняком (они охотились на зорьке: отстреливали на ближнем озере селезней, одиноких в начале лета).
— Хороши. Точно домашние! — ответила Елена Денисовна, взвешивая на ладони тяжелую птицу.
— Тут есть маленький! — Ольга посмотрела на мужа, явно довольного проведенным днем.
— Это чирок, — пояснил Иван Иванович.
Он прошелся по комнате, глянул на забытое гаданье, разложенное женой Хижняка.
— Елена Денисовна, а какой я?
— Лучше всех… — отозвалась та, доставая с полки кастрюлю.
— Нет, по масти, по картам?
— Трефовый король.
— Трефовый? Скажите пожалуйста! И король! Не хотите ли вы попросить о чем-нибудь короля?
— О чем же, в самом деле? — серьезно загадала Елена Денисовна. — Разве ведро воды принесете?
Иван Иванович и Ольга спустились к роднику вдвоем, как в первый день ее приезда.
Ольга оперлась рукой о край низкого сруба и наклонилась над колодцем. Упавшие с плеча волосы мягким крылом завесили ее лицо. Она зачерпнула воды, успев перед этим рассмотреть каменистое дно, и быстро выпрямилась, но мокрая дужка выскользнула от резкого рывка из ее пальцев.
— Что, Оля? — спросил Иван Иванович, оборачиваясь на шумный всплеск.
— Я утопила ведро!
Она, смеясь, отряхнулась, присела на край колодца и палкой, похожей на багор, стала ловить дужку ведра.
В заходившей кругами воде заколыхалось отражение зеленых ветвей и в просветах между ними красноватое небо, а у стенки сруба задрожали белое платье, светлые волосы и протянутая голая рука с палкой-удочкой.
— Так я, маленькая, однажды ловила рыбу в какой-то яме, — сказала Ольга, задумчиво улыбаясь. — Вот так же тепло было и свежо, пахло влажной землей и зеленью. Тогда дождь прошел, и я убежала из дому босиком… До чего приятно оказалось бегать по лужам! А потом меня отшлепали в первый раз в жизни. И я плакала навзрыд, но, помнится, не потому, что больно побили, а потому, что жалела испорченное настроение. Смешно, правда?!
Ольга умолкла, прислушиваясь с просветленным лицом к шорохам уходившего дня.
«Как хорошо быть молодой, здоровой, любимой! — прозвучал в ее душе жизнерадостный возглас. — А сколько еще прекрасного впереди!»
Даже то, что никуда не надо спешить, ни о чем не надо заботиться, вызвало вдруг у Ольги чувство нежной признательности ко всему. Ну не глупо ли мучить себя, омрачать жизнь любимого человека зряшными нареканиями, когда можно чудесно жить и радоваться каждому дню, каждому часу!
— Может, помочь тебе? — спросил Иван Иванович.
— Нет, нет, я сама! — ответила она, но не шевельнулась, завороженная теплотой открывшихся ей новых ощущений.
— Я тебя очень люблю! — сказала она, обращая на мужа ясный открытый взгляд. — Когда у нас опять появится ребенок… Я в самом деле согласна иметь их полдюжины!.. Тогда мы будем очень, очень счастливы.
Взволнованный ее словами, Иван Иванович присел рядом на сруб. Словно впервые увидел он светлую красоту лица Ольги, обрызганного родниковой водой, влажного и оттого еще более яркого.
— Славная моя женка! — сказал он, любуясь ею. — Обойди шар земной, не найдешь лучше!
— Где уж найти! — Ольга ласково усмехнулась и слегка отстранилась: кто-то шел, приближаясь, по аллейке за кустами ив.
Одним удачным движением она подцепила ведро, подтянула его и, перехватив свободной рукой, выпрямилась.
— Вот как мы! — пошутил Иван Иванович, помогая ей перенести ведро через сруб колодца.
Оба они повернулись при этом и одновременно увидели проходившего возле них человека.
— Здравствуйте! — сказала Ольга, отвечая на приветствие. — Ваня, это Борис Андреевич Тавров.
— Добрый вечер! Рад познакомиться, наслышан о вас очень, — произнес Иван Иванович.
— Добрый вечер. — Тавров протянул руку Ивану Ивановичу и, залившись ярким румянцем, улыбнулся. — Я тоже много слышал о вас, когда работал раньше в соседнем районе, а по дороге сюда — от вашей жены.
Иван Иванович смотрел на него все с большим доброжелательством.
— У нас вечером жареные утки будут, — сообщил он. — Найдется и коньячок. Приходите к нам. Мы тут живем просто и дружно. В своей компании, конечно.
Ольга решила заняться домашним хозяйством по-настоящему.
— Я сама стану готовить обеды, — заявила она мужу. — Мне просто стыдно, что мы эксплуатируем Елену Денисовну, у которой и так хлопот полон рот. Невелика премудрость сварить суп да поджарить котлеты.
— Может быть, в столовую… — нерешительно возразил Иван Иванович. — А то ты опять начнешь упрекать меня.
— Вот еще! — сказала Ольга, рассердись.
Пава Романовна, забежав к ним на следующее утро, застала Ольгу в разгаре хозяйственных действий. На кухне все блестело чистотой, огонь пылал в печи, стол был заставлен кастрюлями и пакетами, а Ольга с необычно раскрасневшимся лицом, в белом фартуке и туго повязанной косынке, под которой исчезли ее пышные волосы, сидела в раздумье с поваренной книгой в руках.
— Что это значит? — спросила Пава Романовна, осматриваясь с таким любопытством, точно попала в лабораторию. — У вас будут гости?
— Нет, у нас теперь всегда так будет.
Почти торжественный тон и вид Ольги рассмешил Паву Романовну.
— Бросьте, милочка! Ведь у вас не семеро по лавкам, чтобы погибать возле плиты. Это даже несовременно…
— Я и не собираюсь погибать, — ответила Ольга, отмечая закладкой нужное место в книге. — Просто хочу использовать свободное время. Вспомнила, что Ивану Ивановичу нравились раньше миндальные пирожные. Почему не доставить ему такое удовольствие?
— А сумеете? — усомнилась Пава Романовна, однако тут же добавила глубокомысленно: — Чем меньше миндальничать с этими мужественными созданиями, тем лучше.
Ольга промолчала, занятая деловыми расчетами: «Сахару, муки, масла…»
Суп уже кипел, мясо тушилось в духовке. Уроки Елены Денисовны не пропали даром.
Ольга хлопотала с таким увлечением, что соблазненная Пава Романовна тоже взялась помогать ей чистить миндаль.
— Мне самой не терпится, если можно отведать сладкого.
И полетели дни. В конце недели Ольга объявила:
— Кажется, я выдержала испытание на хозяйку. Иногда пересолю, иногда пережарю, но, в общем, дело идет.
— Может быть, это Иван Иванович выдержал испытание! — пошутил Логунов, зашедший с Тавровым после работы.
— Похоже, вы напрашиваетесь на обед! — сказала Ольга вызывающе от смущения. — Пожалуйста! — храбро добавила она, не совсем еще уверенная в своем поварском искусстве.
Волосы, запросто подобранные в пучок, не закрывали ни ее ушей, ни гладкой, словно выточенной, шеи.
«Вот я какая! — казалось, говорило каждое движение молодой женщины. — Что же поделаешь, если такая хорошая уродилась!»
Логунов смотрел на нее с веселым расположением, Иван Иванович — ласково, Тавров — угрюмо. Они сидели за столом и спорили до хрипоты об организации труда и дисциплине на производстве, пока вмешательство Ольги не напомнило им о времени.
— Значит, вы посвятили себя служению домовому? — спросил Логунов, наблюдая, как она расставляла на белой скатерти обеденные приборы и тарелочки с закуской.
— Приходится… Но вы знаете, я хотела заниматься хозяйством между прочим, а получается наоборот: теперь я так занята, что мне даже учиться некогда. И странно: мне нравятся эти хлопоты. Я, например, уже со спортивным азартом закупаю разные разности.